Катятся дни... пришло лето...

Ещё один экзамен, на сей раз сочинение... и почему мне настолько индифферентны собственные экзамены? Почему я, вместо того чтоб зубрить, сбегаю на тот валинорский бережок с кем-нибудь из братьев и сижу, слушая ветер? И вообще, когда я, огненный, вошёл в такие хорошие отношения с ветром?



Вчера в писательской играли в ассоциации. Я был просто изумлён, узнав, что основная на меня ассоциация у народа - воин с огнём. ^__~ Причём народ-то в большинстве видит меня по второму разу и относительно моих феанорских заглюков в принципе не в курсе!.. ^__^

---

Лорилин - добро пожаловать!

Очень рад тебе. ))

---

Ещё по разу прошел некоторые тесты из сохранённых... удивился.

Нежели я действительно изменился и действительно стал лучше и чище?..

---

Ну, во-первых...

ОРНИТУВИЕЛ - С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ!!!!!!

Тебе ))

Всё остальное - в кучу, как я всегда и делаю...



Лаурэ. Лаурэ и ещё раз Лаурэ. Я всех уже достал постами о своём личном Финроде, да? Но даже если и достал, то это такой случай, когда мне плевать. Хотя на всякий случай всё-таки извиняюсь.

Вот, сегодня он придет ко мне, и мы будем записывать его песни. Давно пора. Очень давно. Хотя программа записи у меня, конечно, ни к чёрту.

А потом - потом я буду включать его песни на бесконечную продолжительность. И заново учиться плакать и чувствовать, буду пробивать эту проклятую оболочку бесчувствия, ржавчиной затянувшую душу...

Я так люблю его голос... Его голос вытаскивает из темноты, заставляет подниматься, за затянутым тучами небом заставляет увидеть звёзды... И его "Просто поверь. Без оснований."

И я буду верить.

Если я пока не верю себе (а поверю ли вообще когда-нибудь, так, чтобы - до конца?), я буду верить... нет, не Инглору. Я буду верить солнцу, буду верить филиграни ветров над водой и самой серебряной воде, и небу, и пролетевшей птице... ведь мы и есть мир, он в нас, но и мы - в нём, и вера и любовь дают почти бесконечные силы...

Это так просто - вера и любовь...

@музыка: Каин Л. - На взлёт, "Артерия" (или это "Легиона" песня?) - Звезда

@настроение: ... и когда на плечах - непомерная тяжсть, люди часто выходят на взлёт...

---

Ещё куски моего мира.

ЭЙЛЕН - ВОЖДЬ.

(рассказ Беринила)



Мать стоит передо мной. Лицо спокойное, но смертельно бледное.

– А я говорю тебе, Бэрэниль Элриннэ Мэириэннэ Эленнарани Риэниэльвиэн-Эйлен, что ты уйдёшь, уйдёшь и уведёшь наш народ.

Наверное, я так же бледен, как и мать. А, может, и ещё бледнее, а впридачу – грязь на лице и рассечённая щека.

– Я не уйду, мама. И не стану никого уводить. Мы уже довольно бегали от врагов. Почему мы не встречаем их лицом? Даже Смертные не боятся этого! Почему же мы – боимся?

– Смертные, Ани! Ты сам сказал – они Смертные! Зачем им бояться неизбежного? А мы – мы должны жить, это наша судьба… Ты ещё молод, ты многого не понимаешь, Бэрэниль…

– Я – воин, мама, и таковы же мои товарищи! Мы хотим сражаться, хотим отстоять наш дом! Ты и женщины – вы можете уйти, кто вам запрещает?! Но мужчины останутся.

– Ты говоришь – уходите? Как мы уйдём без вас, без защиты?

– Так же, как раньше, – мой голос звенит сталью. – Так же, как в ночь смерти моего отца.

Мать смотрит мне в глаза… и отшатывается.

– Ты воистину Элриннэ Мэириэннэ. Я ошиблась, нарекая тебе имя. Хорошо, Эйлен. Твой народ останется.



…Позже, когда я вспоминал глаза матери, я понимал – она всё знала, и не по своей прихоти пыталась остановить меня. И не меня даже – мою судьбу…

Но мать знала и другое – что судьбу изменить невозможно…



…Бэрэниль, – глаза Нэльриэна сияли, – Бэрэниль, мы победили!..

Он был ранен, мой бесстрашный друг, и по моим рукам, державшим его за пле-чи, текла кровь. Это был его первый и последний настоящий бой. Через два дня Нэльриэн умер. Рана оказалась смертельной.

Но тогда – он лежал на моих руках и счастливо улыбался.

– Ты был прав, Бэрэниль, ты всегда прав! Ты – наша победа, наша удача, ты наше знамя!..

Знамя!.. Символ побед не может рыдать на глазах у кого-то. Даже если этот «кто-то» – верный и надёжный друг. Но и оставить Нэльриэна, как в детстве, убежать в лес и плакать, пока не кончатся слёзы, Эйлен Бэрэниль не мог. Не мог и запереться дома, прижаться к плечу матери…

Ни дома, ни матери у меня больше не было. Дом сгорел, как сгорела половина нашего селения. А мать, выбежавшая на порог, встретила удар оркской сабли…

От прошлого не оставалось ничего. Навсегда – вместе с матерью – умер отчаянный юноша, рвавшийся в бой.

Но родился вождь – хладнокровно-бесстрашный, спокойно-решительный… Выковался клинок.

Соткалось знамя. Чёрно-алого цвета.



АННАРЭЛЬ.

(рассказ Беринила)



– Бэрэниль!

Я обернулся…

– Что тебе, Элаэрэнниэ?

… и замер. Рядом с Элаэрэнниэ стояла девушка, и эта девушка была не моего народа – она была невысока, на плечи падали две длинных серебристых косы, а с лица, слишком бледного даже для самых светлокожих в моём народе, на меня смотрели ярко-голубые глаза.

– Берениль? – произносит она. Её выговор – слишком мягкий, но при этом да-леко не такой певучий, как у нас – тоже непривычен и режет слух, но непривычней всего – творящееся сейчас в моей душе…

– Да, это моё имя. Но кто ты такая?..

Она низко наклоняет голову.

– Правитель, я Аннарэль, дочь Лиорэна из Дома Ильвэна…

Дом Ильвэна! Дом Моря с северных пределов Великого Леса!

– Что же ты делаешь здесь, Аннарэль, дочь Лиорэна из Дома Ильвэна?

И тут девушка неожиданно опустилась на колени.

– Я ищу убежища для себя и остатков моего народа, Владыка Берэниль. Прошу тебя, не отказывай нам! Среди нас много женщин, детей, им не выдержать пути до земель Мэлтиара или Эйдер!..



(Аннарэль – своей сестре Фринтриэли, записано Беллиэн)



(лист подклеен к той же главе, подзаголовок – той же рукой, сам текст – тем же почерком, что и отрывок под заголовком «Тэйвэ». Без подписи.)



…У него было красивое лицо, но выражение на этом лице – застывшее – было горьким и жестоким. В глазах – стальные искры. Что ответит этот воин, что скажет на мою просьбу? Что ответит мне Владыка этих земель? И что делать мне, если он откажет? Куда вести остатки Дома Моря?

– Позволь нам остаться хотя бы на время, Владыка, собраться с силами…

Как много зависит сейчас от его ответа! А я – я не решаюсь поднять глаз. Внезапно я понимаю, что боюсь его. Но…к моему страху примешивается ещё что-то, непонятное.

– Позволь, Повелитель!..

В тёмных глазах воина вспыхивают огненные искры.

– Аннарэль, ты и твой народ останется здесь при одном условии…

Моли Великих, Аннарэль, чтобы оно не стало для тебя непосильным.

– … никогда никто из твоего народа не будет называть меня иначе, чем по име-ни. Никаких «Владыка» и «Повелитель». А ещё – немедленно поднимись и нико-гда больше не вставай передо мной на колени.

…а на лице Берэниля зажигается светлая и тёплая улыбка.

– Я… благодарю вас.

Улыбка становится ещё светлее.

– И никаких «вы»! Говори мне «ты», Аннарэль…



МЭННЭР – СМЕРТЬ.

(рассказ Беринила)

Год 335 от прихода людей.



С утра я, как обычно, работал в мастерской. Без этого я не мог: не подержать в руках светлый прохладный камень, не коснуться звонкого металла – хуже любой пытки. Не работать, не создавать – этого я не вынесу.

В это утро я огранил три камня – три светлых рубина. Рубины я люблю больше всех камней, чувствую, что они мне сродни – неспокойное пламя… Аннарэль же больше по душе как ночь тёмные сапфиры и прохладные аквамарины, но от этого моего подарка она не откажется – от трёх капель светлого огня в оправе из чернё-ного серебра… нет, просто серебра, чёрное она тоже не любит. А жаль. Это так красиво – алое на чёрном…

Я осмотрел свою работу ещё раз – и вдруг понял. Почувствовал.

Огранённые мной рубины – жили. Красота дышала и пела. Значит, удалось – сохранить в камнях каплю своего тепла. Пожалуй, тут и оправа не нужна… но я хотел, чтобы Аннарэль носила это.

Я принялся за оправу. Сплетать нити серебра – не самое легкое дело даже для меня. Нет, я делаю его без особого труда, но слишком медленно. А это ожерелье я хотел закончить прежде, чем Аннарэль вернётся.

Аннарэль… Любимая моя Аннарэль… Как же я жил когда-то без тебя? Как – без наших сына и дочери, Тринила и Беллиэн? Прекрасная, светлая, как белый цветок – ты так на меня непохожа! У тебя волосы – серебро северных ветров, гла-за – словно холодное море, по которому получил имя твоей Дом; мне же дал мою сумеречную красоту Великий Лес, подарил моим волосам непроглядную черноту, а тёмным глазам – мерцание звёзд. За эти глаза мать и дала мне имя Бэрэниль – Меркнущая Звезда…



А, может, она просто чувствовала, знала о будущей моей судьбе?.. Видела мой путь, тёмный и горький путь?..



Светлая моя Аннарэль…

Я работал. До возвращения Аннарэли оставалось ещё несколько дней. Я успею окончить ожерелье, вплести алые капли в серебро, украсить рубинами помельче…

Пальцы сплетали серебряное кружево сами по себе. Думал я совсем о другом.

…Вот вернётся моя Аннарэль. Я обниму её, закружу, подняв в воздух… А по-том сам застегну на её шее ожерелье. И пусть только попробует отказаться! Я люблю её, и не стану об этом молчать…

Дверь мастерской с грохотом распахнулась.

– Отец!

– Тринил?! – сын прекрасно знал, как я не люблю, когда врываются в мастер-скую во время работы. Значит, должно было случиться что-то очень серьёзное…

Я обернулся к Тринилу. Лицо у сына было… не знаю, как сказать. Он в тот миг напомнил мне раненую птицу. Смертельно раненую.

– Что стряслось?!



…Сердце уже знало – случилась беда, страшная, непоправимая, но разум ещё отказывался в это верить…



– Отец… – губы Тринила дрогнули.

– Да говори же!!! – если бы не ожерелье в руках, я схватил бы его за плечи и встряхнул. – Что, Тринил, что случилось?!!

– Отец… отряд Владычицы Эйдер попал в засаду у рубежей Великого Леса.



С этим отрядом ехала Аннарэль.



– Сколько?

– Отец… погибли все. Это война, отец!..

… а из моих рук падало неоконченное ожерелье…



СЭРТЭ - СОВЕТ.

(рассказ Беринила)

Год 335 от прихода людей.



Я сдержанно кланяюсь Мэлтиару. Мы никогда не ссорились, однако и особен-ной дружбы между нами не было. Но его жену, Фринтриэль, старшую сестру мо-ей Аннарэли, я по-братски любил.

– Доброго тебе дня, Мэлтиар, – смешное и горькое пожелание. Что может быть доброго в такие дни?

– Тебе также, Беринил. – Мэлтиар кивает, так же сдержанно, как я кланялся. Фринтриэль за его плечом пытается улыбнуться, – но не может.



И не надо, Фринтриэль. Спасибо, ты понимаешь, что я чувствую. Тебе сейчас тоже больно за Аннарэль. А, если вспомнить, сколько было твоих воинов в отряде Эйдер…



Мэлтиар распахивает передо мной двери Зала Совета. Кресла, кроме моего, уже заняты, и сидящие в них мне незнакомы. Двое людей, один – южанин, светло-русый и худощавый, второй с Севера, высокий и темноволосый, сразу видно – вождь. В памяти внезапно всплывает имя – Эдрин, правитель Онгарта – молодой страны людей к северу от Аллоргента. Раньше я его не видел, но больше этому северянину быть некем – слишком уж гордое у него лицо.

Гном… Великие, гном в Аллоргенте! Мэлтиар людей и то больше жалует.

И эльфийка. До странности похожая на погибшую Эйдер. Сестра? Дочь? Как бы то ни было, это новая правительница Эмеральда.

– Я Сильма. – она низко склоняет голову. – Старшая дочь правительницы Эй-дер.



А она красива… Великие, о чём я думаю?! Аннарэль, Аннарэль, прости меня! Как же я … Проклятие!



Мэлтиар опускается в кресло, делает королевский жест. Мне никогда не быть столь величественным… а ему не радоваться вышедшему из-под рук кружевному украшению или тонким линиям рисунка. Хотя и мне не радоваться. Нечему боль-ше.

Владыка называет имена присутствующих. Первым – имя Сильмы…

– Новая Верховная Владычица эльфов, Сильма, дочь Эйдер.

… следующими – своё имя и имя Фринтриэли, затем – моё…

– Беринил, правитель эльфов Великого Леса.

… людей…

– Эдрин Онгартский и Кинтрит с Юга.

Так я верно догадался, Эдрин. Славное имя. Когда Мэлтиар его назвал, северя-нин наклонил голову.

– Приветствую досточтимый Совет!

А он не только горд, но и учтив? Необычно для смертного, они большие вы-скочки. Мне начинал нравиться этот северянин.

Гнома Владыка представил последним.

– Фрадт из Южных Гор.

Бородач тоже низко склонил голову, но не сказал ни слова.

– Друзья мои, вы все знаете о постигшем нас горе… – начинает Мэлтиар, но тут поднимается с кресла Сильма.

– Мэлтиар, слова не вернут моей матери, – у неё спокойное лицо. Слишком спокойное. Окаменевшее.

– Владычица Сильма права, – северянин смотрит Мэлтиару в глаза. Нет, он мне нравится! Немногие из Смертных осмеливались так глядеть на Владыку – едва ли не как на подданного, да ещё нерадивого. – Это война, Владыка Мэлтиар. Это прямой вызов. Не ответить на него будет не по чести.

– Эдрин, не твои родичи погибли…

Северянин усмехается.

– Мои люди сказали бы прямо: «Эдрин, не лезь не в своё дело». Но тогда что я делаю здесь, Владыка?

Я поднимаюсь с места.

– Мэлтиар, а ведь Смертный прав, – человек оборачивается на меня. Во взгляде и гнев – «смертный» звучит слишком пренебрежительно, и благодарность – за понимание. – Это война. Смерти Верховной Владычицы мы простить Тёмным просто не можем.

– Беринил, наши враги прекрасно знали, что делали. Да, это вызов, и не отве-тить на него будет, как верно сказал Эдрин, не по чести, но ответить – значит, об-речь себя на гибель.

– А я скажу тебе, Мэлтиар Аллоргентский, – я подчёркиваю титул, – моя жена погибла, и я, пока не отомщу, не буду знать покоя.

– Беринил, в тебе говорят боль и гнев, – Мэлтиар берёт меня за руку. – Успо-койся, тогда мы поговорим.

– А что ещё в нём должно говорить, Владыка?! – внезапно вмешивается Эдрин. – Что ещё, кроме боли и гнева? И кому советуешь успокоиться ты, никого не по-терявший? Да и знаешь ли ты, Мэлтиар, владыка Бессмертных, что это такое – те-рять?



А взгляд воина говорит: «Я друг тебе». И, поймав этот взгляд, я невольно улы-баюсь в ответ.



Мэлтиар поджимает губы. Ответить ему нечего. А северянин продолжает

– А ещё я скажу, Владыка: проигрывает тот, кто заранее отчаялся. Кто уверен в своём поражении. Мне приходилось сражаться без надежды на победу – с одной верой в неё, и мы побеждали – на одной вере, Владыка Мэлтиар. Вы понимаете меня, Высокие? – Эдрин уже стоит, возвышаясь над всеми, и я вдруг замечаю, что он ростом выше меня, а ещё – что у него удивительно красивый и звонкий голос. – Вы меня понимаете? Или вы считаете, что низкорожденного смертного ни к че-му понимать?

– Мы понимаем тебя, Эдрин, – Сильма прикасается к руке воина, и он вздраги-вает, переводя глаза на Верховную Владычицу. – Я понимаю тебя, король Онгар-та. И мы начнём войну, это говорю я, Сильма, дочь Эйдер, Верховная Владычица Эльфов. Кто скажет против?

Мэлтиар стискивает пальца до того, что они белеют. Войну за мир он проиграл. А Эдрин и Сильма почему-то смотрят на меня, и у меня – впервые с того прокля-того дня – становится тепло на сердце…



ЭДРИН.



(Пергамент старый, пожелтевший. Почерк (кроме первого отрывка) тот же, что в отрывках «Тэй-вэ» и второй части отрывка «Аннарэль». Подписано той же монограммой, что и «Тэйвэ», ниже – той же рукой приписка «со слов Иллернта, сына Кинтрита, и Риннэры, сестры Иллернта». Заголовок, под-заголовок и первый отрывок – тем же почерком, что и «Рассказ Беринила»)

Год 335 от прихода людей.



(рассказ Беринила)



Он стоял у окна и смотрел, как садится солнце. Золото вечернего света ложи-лось на чернь волос, отражалось в глазах цвета стали…

Он обернулся раньше, чем я окликнул его.

– Беринил?

– Да, я.

– Чего ты хотел?

– Посмотреть на тебя. Поговорить с тобой. Побольше узнать о тебе.

Он улыбнулся – криво.

– Если бы я не видел тебя на совете, я бы спросил, твоё это желание, или Вла-дыки Мэлтиара.

– Почему ты с ним не в ладу?

Ещё одна кривая улыбка.

– Потому же, почему мой народ называет меня Гордым.

– Стало быть, встретилось два клинка?

– Стало быть, – кивает он. – А ты, эльф, сейчас скажешь, что между воинами Совета не должно быть раздоров...

– Я? Не скажу.

– Мэлтиар сказал бы непременно.

– Я – не Мэлтиар. И эльфы не все на одно лицо, Эдрин, и не на один характер.

– Прости, Высокий, но от Мэлтиара я тебя отличаю только по одежде и цвету волос.

– И после Совета?

Он покачал головой.

– В вас общего больше, чем разного. И на лицах – одна и та же презрительная надменность. Вы презираете Смертных. Вы считаете нас слабосильными одно-дневками – конечно, у нас ведь сменяются поколения за то время, пока ваши дети только-только успевают повзрослеть! И наши судьбы для вас, как следы на песке – сейчас есть, а через мгновение смыло волной…

– Твоя судьба непохожа на след на песке, Эдрин Онгартский.

– Моя – может быть, а мои воины? Каждого из них я знаю с детства, а для вас они – на одно лицо…

– То же самое я могу сказать о тебе и моих воинах, и добавить, что ты даже не отличаешь их от аллоргентцев.

– Отличаю. У аллоргентцев лица народа, не знавшего горя. А твои воины видели его с избытком. Потому я и встал на твою сторону… Беринил.



(из рассказа Эдрина Иллернту, сыну Кинтрита)



…Сказав Беринилу, что я с трудом различаю эльфов, я порядочно преувеличил. Просто слишком уж накипело, – вечно быть последним, вечно быть хуже них. Я завидовал им, и сам себя ненавидел за эту зависть, – и потому убеждал себя, что они презирают людей, что им нет до нас дела… Я оправдывался сам перед собой, пытался сам себе доказать, что имею право злиться… Никакого такого права я, конечно, не имел. Да и злился по-настоящему только на Владыку Мэлтиара, и то – за чрезмерные рассудительность и спокойствие.

Различать же вождей – а потом и простых воинов – я научился довольно скоро. Аллоргентцы выделялись даже в толпе – нет, не высоким ростом, не гордыми ли-цами, – волосами. Волосами цвета расплавленного золота и живого серебра. Даже у наших северян я не видал ничего схожего с серебром Аллоргента, даже среди кочевников западных степей не бывает таких золотоволосых. Аллоргентцы же даже в темноте словно лучились. Эта светоносная красота заставляла меня каж-дый раз замирать в немом восхищении, но она же вызывала совершенно нечело-веческую зависть.

Эмеральдцы тоже светились, но совершенно иначе, – словно радужные капли на траве после дождя. Среди них не было не то что одинаковых – просто похо-жих, но именно их я путал друг с другом непрестанно. Голова шла кругом от их пестрого многоцветья – стая бабочек на лугу…

Народ Беринила был непохож на прочих эльфов, – как и сам Беринил. Так от-личается от солнечного света дымное пламя факелов, – если прочие светили, то эти – горели. Сгорали изнутри. Порой – правда, много позже, – мне часто было за них страшно: они казались мне более смертными, чем я сам. Они не боялись гиб-нуть, и собой жертвовали без тени страха. Нет, и аллоргентцы отнюдь не страши-лись смерти. Но только воины Беринила могли не думать о своей жизни вовсе. Что же до самого Беринила… почему-то мне казалось, что ему совершенно без-различно – жить или умереть.

Было в нём что-то нецельное, надломленное. Среди людей я знал таких и рань-ше, но среди эльфов подобного видел впервые. Мне всегда казалось, что Старшие обречены на счастье, что их страдания – нечто с одной стороны нелепое, а с дру-гой – преходящее, как для нас преходяще счастье… А сейчас я видел эльфа, из-ломанного болью. Но жалеть его было невозможно – стоило взглянуть на дерзкую усмешку Беринила, и слово «жалость» забывалось сразу и надолго.

Я боялся признаться себе в причинах, заставивших меня держать на совете его сторону. Боялся – и все-таки не мог не думать об этих причинах.

Владыка Сумеречных был слишком похож на человека.



***

Снова я встретил Беринила на следующий день во дворе, упражняющимся с мечом. Глядя на него, мне оставалось только вздохнуть – здесь я был эльфу не ровня, хотя молва и называла меня лучшим мечником Севера. А Беринил ещё и фехтовал сразу двумя клинками, впридачу закрыв глаза – невиданное в Онгарте дело.

Я подождал, пока эльф закончит «мельницу», а потом окликнул его:

– Эниль!

Беринил опустил клинки и повернулся на голос, – одним движением, и только стоя ко мне лицом открыл глаза.

– Лиэнри, Эдрин Онгарт-Эйлен!

Я никак не мог привыкнуть к певучему выговору Риэни-Эльвин, и, если не при-слушивался специально, не понимал половину слов . Впрочем, Беринил, если хотел, говорил на Аллоргенте чище самих аллоргентцев, и только в разговоре с некоторыми словно сбивался на привычное для него произношение (много позже я узнал, что так Беринил говорил с теми, кого выделял среди всех, к кому относился с бóльшим теплом и уважением).

– Упражняешься? – спросил я. Эльф кивнул, спокойно улыбнувшись.

– Составишь мне пару, Эдрин? Твои люди говорят – ты отличный мечник…

Я тоже кивнул, вытянул клинок из ножен и сбросил рубашку. Беринил, посмотрев на меня, тоже снял рубашку, – словно в противоположность моей, белой, черную, по вороту и рукавам шитую серебром, – и отложил в сторону один из мечей. Поймав мой взгляд, пояснил:

– С двумя мечами я только тренируюсь. Бьюсь всегда одним, – и, не дожидаясь вопроса «Почему?», он выговорил сквозь сжатые зубы: – Два клинка носят Чёрные Эльфы. Убийцы. Если хочешь, Эйлен, я потом покажу тебе их оружие… у меня его много. Ну а теперь – к бою?

– Конечно!

Мы встали друг напротив друга. Эльф был тоньше меня, легче в кости и немно-го ниже, удар у него должен был быть легче, но и много точней; двигался он однозначно быстрее, а уставал – медленнее.

Атаковал он первым, направив клинок мне в плечо, – и немного не доводя удар до конца, давая мне время защититься. Я не стал парировать удара, отклонился в сторону, и в следующий миг уже эльфу пришлось уворачиваться от клинка, и, что меня удивило, – я заметил на его лице улыбку….

Мы оба знали, что в настоящем бою мы вели бы себя совершенно иначе. Я не тратил бы времени на обмен ударами, пользуясь преимуществом в силе, я старал-ся бы бить реже, но наверняка. А Беринил… напрасно он не брался за два клинка. Даже сейчас, когда ни один из нас не бился в полную силу, мне было нелегко его достать. Меч с легкостью заменял эльфу щит.

Мы кружили по двору не меньше часа, пока эльф сам не сделал мне знак закан-чивать. Мы обменялись ещё парой ударов, и Беринил, скользнув в сторону, опус-тил клинок.

– Все, Эдрин, хватит!

– Ты устал? – удивился я.

– Нет, просто меня ждут ещё дела. По правде говоря, я не собирался сегодня посвящать клинку столько времени.

Эльф вытер меч и вложил его в ножны. Надевая рубашку, он проговорил:

– А молва не лжёт, – ты и в самом деле хороший мечник… нориаро.

И Беринил, махнув мне рукой, шагнул в арку прохода, оставив меня размышлять над последним сказанным им словом.

«Нориаро» на Аллоргенте значило «друг».





БЭРЭН-Э-СТЭР - ОТСТУПНИК И ВРАГ.

(рассказ Беринила)

Год 348 от прихода людей.



…Остановить меня никто не посмел…

Коридоры Алриэн-Тайрэна были пусты, словно все исчезали с моего пути, спе-шили спрятаться. Я думал, что уйти будет много тяжелее. Но, когда я был уже у самого выхода из дворца, мне преградили дорогу.

Она была совсем девочка, едва вступившая в пору совершеннолетия. Тонень-кая, легкая, как тростник, и такая же хрупкая. Девочка знала – она мне не против-ник, не сумеет не то что убить, – оцарапать. И все же она стояла, загораживая проход. Рука, сжимавшая тяжелый клинок, дрожала, дрожали и губы.

– Энноэ!



«Остановись, не надо!»



Но я не слышал её слов. Потому что с лица девочки на меня смотрели, умоляя – остановись, не смей, откажись от задуманного! – глаза Аннарэли. И в первый и последний раз в жизни я дрогнул.

– Уходи, – прошептал я, не узнавая своего голоса.



Убить её, эту девочку – ради моей свободы, будь она проклята?!!



– Нет.

Она стиснула рукоять меча и шагнула вперёд.

– Я не уйду. Я не пропущу тебя, проклятый изменник, Бэрэн-э-Стэр!



Отступник и Враг.



Гнев взлетел одной ослепительной вспышкой. Я рванулся вперёд, выхватывая меч.

Клинок из рук девчонки я выбил сразу, задев при этом её в руку. Она рухнула на колени. И я уже занёс меч для последнего, смертельного удара…

… когда меня ослепил взгляд светло-серых глаз. На меня смотрела Аннарэль, прижимающая к губам окровавленную ладонь. С тонких пальцев на светлый мра-морный пол падали тяжёлые тёмно-красные капли.



– Беринил, любимый, не надо!



Я, уже не понимая, что делаю, отшвырнул в сторону меч, рванулся к девчонке, схватив её за плечи, рывком поднял с пола, перехватил за запястья, с силой стис-нув их…

– Энноэ!

Она даже не пыталась вырваться, только дрожала. Она считала себя уже мерт-вой. А из испуганных глаз медленно уходило странное сходство с Аннарэлью.

Я толкнул её в сторону и быстрым шагом миновал ворота.



Я не убил. Это главное.



ПОЕДИНОК.

(рассказ Беринила)

Год 348 от прихода людей.



Я стою посреди зала. В мою грудь направлены острия, по меньшей мере, трёх десятков мечей.

– Тхайо феу элхору, Тейнар?



«Зачем ты пришёл, Светлый?»



Мой голос звенит сталью между высоких колонн.

– Я предлагаю тебе поединок, Тёмный.

– А ты смел, Тейнар, – холодная, как смерть, улыбка. – Не боишься, что я при-кажу убить тебя на месте?

Криво усмехаюсь.

– Мне нечего терять.



«Мне безразлично, как и когда я умру».



Тёмный молча смотрит мне в глаза. Взгляд – ледяной ветер, рвущий плоть. Но я не отвожу глаз. Поднимаю руку – на ладони вспыхивает лепесток кроваво-алого пламени.

– Я не пришел бы сюда беззащитным, Тёмный. Я требую поединка перед ли-цом Повелителя Тьмы.

Шепот по залу. Я удивил вас, Тёмные?

– Кого ты призвал в свидетели, Тейнар?

Слова приходят сами, и я не успеваю даже понять – почему, откуда…

– Айхонн тэйе йе Тейнар!!!



«Не смей называть меня Светлым!!!»



Тёмный почти отшатывается. Что он видит в моих глазах, что так поспешно от-водит взгляд? С трудом он выговаривает:

– Я не стану сражаться с тобой, Бэрэн.

– Слово сказано, Владыка Тёмных.

Вспышкой в памяти – взглядом голубых глаз – серебристым голосом: «Ты не был – таким!!!»

Шепотом, почти без голоса, – дрожащими губами – последним предсмерт-ным приказом: «Ты не умел говорить – так!!!»

Выплёскивающимся наружу отчаяньем – бессмысленной не-верой в случившее-ся – нелепой надеждой, что всё ещё можно исправить: «Остановись, Беринил!!!»



Поздно.



– Слово перед лицом нашего Повелителя.

Тёмный на мгновение закрывает глаза.

– Что же… Называй свою цену, Бэрэн.

– Твоя власть против моей свободы.



Моя ставка – самое дорогое, что у меня осталось. Единственное, что я боюсь потерять. Лишиться жизни я не боялся никогда. Догадываешься ли ты об этом, Тёмный?



– Поединок до первой крови?

– Я буду сражаться до твоей смерти. Своё поражение признаю, если сумеешь задеть меня в грудь.



Я играл сейчас с огнём. Как всегда. Как только и умел жить – танцуя на самой грани…



Я вытягиваю из ножен клинок. Рядом с морберлитом тусклая сталь меча Тёмного сверкает, как солнце. Тёмный сдержанно наклоняет голову. Он кажется спо-койным, но мне хорошо известна цена такого спокойствия. За него очень, очень дорого приходится платить.

Губы моего противника сжаты, глаза смотрят ледяными искрами. Первое движение клинка, испытание сил…



«Остановись, Отступник! Если пожелаешь, останься с нами, равным среди равных, если нет – уходи, тебе никто не помешает. Только остановись! Ты не ведаешь, что творишь.»



Усмешка.



«Я пришёл сюда взять всё. Я хочу быть не равным, а первым.»



Глаза эльфа темнеют.



«Ты сказал, Отступник. Твоя свобода мне не нужна. Я буду сражаться, пока ты не попросишь пощады.»



Стискиваю зубы.



«Этому. Не бывать. Никогда.»

«Значит, поединок окончится, когда один из нас упадёт мёртвым.»

«И ты только сейчас это понял?» – и я смеюсь в лицо эльфу.



Клинки впервые скрещиваются. А он силён, мой противник! Он силён. Но я – ловок и быстр, я никогда не уставал в бою…



…А на груди под рубашкой бьётся живым огнём в такт сердцу Камень Пове-лителя, взятый с боя. Мой камень. Мой огонь. Неостановимое пламя пожара – а не тёплое сияние Ибэртейне, такое же живое, но – отныне и навсегда – чужое мне. Чужое, как любовь. Мне больше не знать, что такое любовь и свет.

…Моё пламя. Мой камень. Моя сила…



Я ухожу из-под удара. Едва ухожу. Конец клинка рвёт на груди рубашку. К счастью, только рубашку, не задевает даже кожу.

– Ты не ранил меня, – бросаю скорей для свиты Тёмного, не слышавшей нашего молчаливого разговора. Он ничего не отвечает мне. Он на меня даже не смотрит.



…И ведь мы не враги – теперь. Мы просто стоим на пути друг у друга. Или, вернее, наши пути внезапно сошлись в один, и на нём оказалось недостаточно места для двоих.

«Беринил, зачем – бой с тем, кто не враг тебе?!»

… ответа на этот вопрос я не знаю…



Клинки снова встречаются. Я уворачиваюсь. Чего мне бояться?

Резкая боль в плече. Тёмный всё-таки достал меня. Но такие раны я привык да-же не замечать. Если я останусь жив, она заживет за несколько дней, если же нет… Если нет, мне будет уже безразлично.



«Я задел тебя, Бэрэн.»

«Не бойся, это мне не помешает.»

«Тогда защищайся.»



Несколько быстрых выпадов, поворотов… он что, за мальчишку меня считает?! Хотя, наверняка, в отцы он мне бы сгодился. Что же, мне тоже есть, что ему пока-зать…



…Все кончилось неожиданно быстро – одним неотбитым выпадом. Я не успел даже осознать свою победу, а эльф уже лежал у моих ног.

Я склонился к нему.

– Ты достойно сражался, – снова скорее для его свиты, чем для него самого. – И достойно проиграл.

– Моё сегодняшнее поражение обернётся твоим завтрашним, – прошептал Тём-ный.



Я вздрогнул. Сказанные слова не были проклятием. Темный не призывал на меня кару за своё поражение – он предупреждал о неизбежном будущем.



– Мне даже жаль тебя, Бэрэн… – голос эльфа был уже почти неразличим, я читал слова по его губам. – Ты обрёк себя на страшное, отступник. Лучше бы ты проиграл…

Голова Тёмного бессильно упала на каменный пол.

– Я никогда не проигрываю, – прошептал я сквозь сжатые зубы. На этот раз – уже мёртвому Тёмному. Только и одному ему.

А потом я поднялся и выпрямился во весь рост.

– Я победил, Тёмные. Я победил. Отныне и впредь – я ваш Вождь.

Ответом мне было молчание.

Мгновение спустя Тёмные начали опускаться на колени.





БЕЛЛИЭН.

(рассказ Беринила)

Год 373 от прихода людей.



– Эйелхэн…



В глаза – «Эйелхэн», за глаза – «Бэрэн».



– Что?

– Мы взяли пленника…

– Ну и что?

– А, вернее, пленницу, Эйелхэн…



А это уже интереснее…



– И что дальше? Я буду сам разговаривать с каждым, явившимся незваным в наши земли? Вы что, сами не можете узнать, что она здесь делала?

– Эйелхэн… она пришла, не таясь, и сказала, что хочет видеть Правителя.



Если бы пришёл мужчина и бросил мне вызов, я бы не удивился. Скорее, про се-бя поблагодарил бы бывших соратников за такую честь. Жаль, конечно, было бы того, кто решится на подобное – потому что равного поединка я никому не дам, даже самому Мэлтиару. Впрочем, Мэлтиар на подобное и сам не пойдёт. Как не пойдёт и Эдрин, – не станет пачкать свой клинок кровью изменника. Хотя ему – единственному – я не смог бы отказать.

Но женщина?..



– Как она выглядит?

– Довольно высокая, темноволосая, собой красива, – тут Азнайро ухмыльнул-ся, – одета по-мужски, как принято, по-моему, у Сумеречных. Оружия у неё не было.



Мне внезапно стало холодно. Несмотря на жару в комнате.



– Азнайро, приведи её сюда.

Разведчик вышел, бесшумный, как тень. Несколькими минутами позже он воз-вратился – так же бесшумно. За ним шла девушка.

Первое, что я хотел сделать – зажмуриться, и – не верить, не верить, не ве-рить! Но это было невозможно. Как невозможно было уйти и сделать вид, что ничего не произошло. Как невозможно было смотреть в глаза пленнице.

А вот она – смотрела. И даже не в глаза – в душу.



– Что же… здравствуй, Беллиэн.

– Здравствуй и ты… отец.



– … зачем ты пришла, Беллиэн? Что ты хотела здесь найти? Мою смерть – или свою?..

Она улыбнулась. Спокойно улыбнулась.

– Сейчас ты действительно говоришь, как Тёмный, отец.

– Я и есть Тёмный! – вспыхнул я, сжимая зубы. – И я могу приказать убить те-бя на месте, и мне будет безразлично, что ты моя дочь.

– Можешь, – кивнула она. – Но не хочешь, а потому не прикажешь. И ты сейчас говоришь неправду – безразлично тебе не будет.

– Хорошо, ты попала в цель, аниэ. Безразлично мне не будет, даже если я дей-ствительно прикажу тебя убить. Но скажи мне другое – на что ты надеялась, идя сюда? Что, увидев тебя, я разрыдаюсь, на коленях попрошу прощения и вернусь в Аллоргент? И как ты решилась прийти безоружной? Ты была так уверена, что мои стражи пропустят тебя?

Она спокойно кивнула.

– Я знала, что меня пропустят. Я верю судьбе, элэн – она выше и сильней нас…

– И ты считаешь, что твоя судьба – вернуть меня?

– Нет, – она качнула головой. – Я пришла не за тобой, отец. Я пришла к тебе. Я пришла, потому что люблю тебя.

Того, что я сделал тогда, я стыжусь больше всего в своей жизни.

Я дал своей дочери пощёчину.

– И ты надеешься, что меня ещё что-то связывает с тобой, девчонка?! Что меня ещё что-то связывает со всеми вами?! Что во мне ещё что-то осталось от воина Светлого Совета?!!

Она подняла лицо, на котором горел след моей ладони.

– Да, отец. Я надеюсь. Я верю в тебя.

Беринил-Отец Беллиэн упал бы на колени со стоном: «Девочка моя, что же я натворил!..».

Беринил-Воин Совета потрясенно спросил бы: «После всего, что я сделал?!»

Беринил-Правитель Тёмных презрительно скривил тонкие губы.

– Ты разочаруешься.

Она склонила голову.

– Пусть так. Я остаюсь с тобой.



–… вернуться никогда не поздно, отец. Пусть тебя не простит Владыка Мэлти-ар, не простит Государь Эдрин – простят Фринтриэль и Айлерэни Мэлтиарани, простит Владычица Сильма…

Льдяно-спокойным голосом:

– Ты не назвала Тринила.

– Мертвые не могут сказать, даже если простили. Тринил погиб чуть больше года назад. Он убит в поединке одним из Тёмных Эльфов – ты знал об этом?

Я качнул головой.

– Нет.

…я действительно не знал этого…

– Тринил убит. Его сын, Фидоринэль – наверное, ты уже забыл, что он сущест-вует? – растёт в Аллоргенте, у родичей матери. Правителем он не будет уже нико-гда – после смерти Тринила наш народ раздроблен, кто-то нашёл убежище в Ал-лоргенте, кто-то – в Эмеральде, кто-то погиб, кто-то ещё скрывается в лесах… Отец, вернись, я прошу, ты нужен своему народу, ты ведь сражался за его сча-стье… Отец, ведь ты же можешь, ведь ты же совсем не такой, каким хочешь ка-заться…

Беллиэн прижалась к моему плечу.

– Вернись, отец! Тебя ждут домой…

– Мы уже говорили об этом, аниэ. Я позволил тебе остаться, но это не значит, что я буду тебя слушать. Я никуда не вернусь. Я Тёмный. Я отступник и враг. Да-же если меня простят – я не вернусь.

Она прижалась ко мне ещё крепче.

– Отец, упавшая звезда – тоже звезда…

– Что ты хочешь этим сказать?

– Что ты никогда не перестанешь светить…



АНЭ - СЫН.



(Текст – двумя разными почерками: вначале – тот же, что и в «рассказе Беринила»; отрывок о Моргарте – мелким узким почерком, текст на Тёмноэльфийском, манера письма моргартская; заголовок тем же (вторым) почерком)



… А глаза у него были светло-зелёные с золотыми искрами… Такие же, как у Сильмы Эмеральдской. Это дано племени Бессмертных – отдавать потомкам свою память. Это позволено даже отступникам – возрождать в детях облик люби-мых…

Смешной мальчишка. Мои чёрные волосы и её глаза – прекраснейшие в мире. Он ещё так мал – но уже видно, каким станет. Любознательным – но терпеливым, доводящим до конца начатое. Смелым – но лишенным моего дерзкого бесстра-шия. Спокойно-решительным, как она и, как она, всегда готовым помочь.

В Великом Лесу его имя прозвучало бы как Иланэбэриэн, на языке Аллоргента – как Элланбэрэн, «Наследник Отступника». Здесь его зовут Оланбером. Смысл у этого имени тот же.

Сын Предавшего. Даже среди Эльфов Тьмы я – предатель. Проклятый чужак. Здесь меня ненавидят ещё больше, чем у Светлых. Удивительно, что я ещё жив. Но я недаром был вождём. Война научила той бесстрашной жестокости, которую так ценят Тёмные. Да, меня слишком ненавидели, чтобы подчиняться по доброй воле. Но меня и слишком боялись, чтобы бросить мне вызов. А до удара в спину никогда не унизится ни один эльф, даже Тёмный.



Рожденный Смертной, мой последний сын, проживёт так мало по нашим мер-кам. И всё же много больше своей матери. И больше, чем прожил в этом мире я. Потому что как только он повзрослеет, я уйду. Такой отец, как я, ничему не суме-ет его научить.



А, может, я просто боялся, что он, как старшие, оставит меня?..



Кем станет мой последний сын? Справится ли со всем тем, что я ему оставлю? Впрочем, мой сын не может не справиться…

Мой сын. Моя последняя в этом мире надежда…



***

…Матери я не помнил. Отец говорил – она была из Смертных. Отец говорил – она умерла, когда я был ещё маленьким… Я знал только одно – отец никогда не любил мою мать.

Но меня он любил всегда. И, хотя ровесники – а позже и старшие, а ещё поз-же – все, кто меня знал – называли меня Оланбером, отец звал меня Аилениланэ, реже – Айленэллан .

«Сын Надежды».



***

Перед вожаком стоял высокий черноволосый эльф, или, скорее, полуэльф, с черным клинком, нарочито просто одетый. На его худом и бледном лице ярче все-го выделялись глаза – большие, миндалевидные, золотисто-зелёного цвета.

– А я говорю, Шзангхаур, что этот город – мой, и твоим воинам здесь делать нечего.

Орк хотел было возразить, но в этот миг он узнал говорившего. С этим не спо-рили.

–Ты, Акхар… – пробормотал он. Рука светлоглазого легла на эфес меча, и орк торопливо поправился – …Олханбхэр, мои парни уходят.

Полуэльф лишь скривил тонкие губы.

– Давно бы так.

Орк этих слов уже не услышал.

Полуэльф опустился на один из груды камней – всё, что осталось от высокого белокаменного дома. Лицо у него в этот миг было страшно усталое.



Ну вот и победа… Странно, она меня ничуть не радует. Ничуть.

Ненавижу убивать!!! Ненавижу сражаться!!!

И не знаю, как прекратить эту войну.

Будь ты проклят, Повелитель, и все, кто начинает войны! И сам я будь про-клят, за то, что ввязался во всё это!

Но зато – теперь у моих людей есть дом…



(приписка внизу последней страницы)



На этом заканчиваются «Хроники Тёмной Стороны».

Записано Утарэ Лэерхэно со слов Бэрэниля Элриннэ Мэириэннэ и Айлхэнолана Оланбера Эйнэльвина.

Дополнено Азнайро Утарэоланом , по рассказам и записям людей и эльфов.

Комментарий к написанному.

Сей опус представляет собой отрывки из апокрифической истории моего мира. Именно отрывки и именно апокрифической. Поэтому чёткого сюжета не прослеживается, а изложение событий черезчур субъективное и эмоциональное.

Если кого-то заинтересует сам мир - естественно, все имеющиеся наработки выложу и на все вопросы отвечу.

И ещё: тексту - год. Поэтому многое в написанном даже я сам уже воспринимаю иначе, какие-то вещи, казавшиеся удачными, воспринимаются сейчас как очевидные ошибки, и наоборот...

Ругаться на меня ещё одной Ниэнной и вообще обзывать стиль изложения розовыми соплями разрешается. Этого недостатка текст не лишён, как не лишён и черезмерной мрачности.

В общем, вот... кому интересно...

---

Куски моего мира. Если кому-то интересно - читайте...

…Комната – что-то среднее между мастерской и кабинетом. На столе – разнороднейший беспорядок: от перьев и пергамента – до неогранненых камней, от двух кубков вина – до черного витого кинжала. Тускло горит несколько свечей, хотя сидящие за столом легко обошлись бы и без них – оба собеседника видят в темноте не хуже кошек, хотя один – намного лучше, чем второй.

С первого взгляда собеседники кажутся братьями – оба примерно одного роста, одинаково ху-дощавые, черноволосые, оба – в простой чёрной одежде – штаны да рубашка навыпуск. Но, если взглянуть в глаза каждому из них, сходство развеется, как дым на ветру. Глаза одного – хозяи-на – как у кота, зеленые, с золотыми искрами, таящие насмешку, – но светится в них и спо-койное уважение. У второго – гостя? пленника? противника? друга? – глаза серо-стальные, блестящие холодом металла, взгляд – спокойный и открытый, но прочесть по этим глазам, что чувствует или думает их владелец, невозможно.

Разговор длится уже долго, не первый час, давно пусты кубки, длинные свечи успели сгореть до половины, но говорящие словно не замечают этого.

- …я всегда думал, что у вас его считают героем…

- Светлоглазый, не буду говорить, что ты ошибался, но предателя всегда считают предате-лем. Все. Даже те, кто избрал своим путём следовать за ним. Не знаю, откуда взялся этот закон, но он есть, и он таков. Это я узнал на себе… - зелёные глаза на мгновение скрываются под длинными ресницами.

- Не хотел задеть тебя… Повелитель…

- Какой я, ко всем таргам, Повелитель?! – ресницы взлетели спущенными с тетивы стрелами. - Тем более тебе, Дэнардэйн?!

- Прости, Оланбер, - спокойный наклон головы.

- Не мне тебя прощать, - взгляд глаза в глаза. – Скорее уж тебе меня. Мой отец предал вашего государя…

- Эдрин имел бы право прощать или нет, но не я – я ведь даже никогда не видел твоего отца…

- Знаешь, а ты во многом похож на него, я имею в виду, на Эдрина, – по крайней мере, лицом и манерой держать клинок… Ты не хочешь спать? Ночь уже повернула к рассвету.

- Всё равно не усну, – махнул рукой светлоглазый. – Лучше расскажи дальше, Оланбер.

- Что дальше, Дэнардэйн? Ведь ты прекрасно знаешь всю эту историю… Если я не ошибаюсь в тебе, то ты достаточно высокого рода – ты свободно говоришь на Аллоргенте, знаешь много других вещей, которые даже среди эльфов известны не всем… Возможно, ты знаешь даже боль-ше меня – отец не любил рассказывать о своём прошлом. Он говорил, что хочет навсегда уйти от него… Ты знаешь больше меня, Дэнардэйн.

- Я знаю историю, - светлоглазый подчеркнул последнее слово. – Я знаю, что говорят о Бери-ниле Элриннэ Мэйрионе Вальморине, что написано о нём в хрониках и что поют о нём в бал-ладах. А ты – сын ему. Улавливаешь разницу?

Зеленые глаза сошлись насмешливыми щёлками.

- Улавливаю. Но это не значит, что я могу сказать больше.

- Не можешь или не хочешь?

Спокойный взгляд глаза в глаза.

- И то, и другое… Если я спрошу тебя, не одной ли ты крови с Эдрином, ты тоже не отве-тишь мне, ведь так?

- Это – другое. Этого я не скажу никому в Моргарте…

- Потому что угрожает твоей жизни, так, Светлоглазый? То, о чём ты просишь, бьет меня по тому, чем я дорожу больше жизни – по памяти об отце. О том, каким я его видел и каким он должен для меня остаться. Мне и так нелегко жить сыном предателя – а ведь это в моём имени… Оланбер – «Потомок Предавшего». Иначе меня никто и не зовёт. Хотя моё настоя-щее имя – Аилениланэ.

- «Сын надежды»?

- Ты знаешь и Сумеречное Наречие? – тонкие брови взлетели вверх.

- Оно не слишком отличается от Аллоргента, а на Аллоргенте я говорю свободно.

- Можешь отнекиваться, Дэнардэйн, но я останусь при своём – ты из потомков Эдрина. Мо-жет, и скорей всего, не по прямой линии – кто-нибудь из младших дочерей или сыновей какого-нибудь короля, может даже бастард, но твоё родство с Эдрином очевидно. Странная всё-таки вещь судьба… - зеленоглазый опустил взгляд. – Отцы предают друг друга, а мы, дети, обсужда-ем их пути… Я не стану рассказывать дальше, Светлоглазый, – он поднялся и шагнул к полке. Осторожно отодвинул в сторону какие-то свитки, шкатулки и вытащил из-под них потре-панную книгу в чёрном переплёте.

- Это писал Утарэ, из Тёмных Эльфов, – проговорил он в ответ на невысказанный вопрос. – Некоторые вещи дописывал позже его сын… Большая часть написана со слов моего отца. Лгать он, несмотря на своё предательство, так и не научился… Если ты хочешь знать, что думал об… этой истории он сам, бери и читай, – видно было, что ему до боли тяжело протя-гивать чужаку эту книгу.

Но светлоглазый бережно принял книгу в руки – как берут клинок из ладони погибшего друга.

- Спасибо тебе… Аилениланэ…



***

…На знамёнах – клинок в светлом круге ветвей,

Пятилистник горит золотым,

Ярко вспыхнул Кинтрита венец на гербе, –

Но не ярче онгартской звезды.

Чёрный камень отчаянно режет глаза…

Войско замерло в ровном строю.

– Что ты ждёшь, Мэлтиар? Больше медлить нельзя!

Отчего мы ещё не в бою?

– Не спеши, Беринил. Страх тебе незнаком,

И в груди твоей жарок огонь,

Но побудь хоть на миг не бойцом, а вождём!

Нам нельзя проиграть этот бой…



«Сказание о Семерых».

Онгарт, времена Великой Войны.

Автор неизвестен.

ВИТРАЖИ.



(Написано на листе пергамента и вложено в книгу между первой и последующими страницами; почерк совершенно иной, чем в остальных местах, текст – на Онгартиал. Без подписи.)



… В одной из галерей Алриэн-Тайрэна, дворца Аллоргентских Владык, – семь витражей, лучше которых нет в этом мире. На витражах – семеро. Семь героев, избавивших мир от Повелителя. Семеро, возглавлявших Первый Совет.

Высокий эльф в белых одеждах, расшитых серебром; в руках древко знамени – Мэлтиар, Владыка Аллоргента, предводитель Первого Совета.

Сереброволосая эльфийка в струящемся тёмно-синем платье – Фринтриэль, его избранница, Владычица Аллоргента.

Другая эльфийка. Короткие, чуть ниже подбородка, волосы – цвета пшеничных колосьев, на концах же – зелёные, как молодая трава. Она стоит под деревом, ла-донь касается бархатной коры – бережно, осторожно. Это Сильма, правительница эльфов Эмеральда.

Мужчина-смертный, тоже в белом, темноволосый, на голове серебряный венец с восьмиконечной звездой – Эдрин Гордый, первый король Онгарта.

Ещё один человек, в светло-зелёном, с копьём в руке – Кинтрит, вождь людей Юга.

Гном в полном доспехе, с большим щитом и секирой – Фрадт из Южных Гор.

И седьмой витраж…



Его не должно было быть, этого витража. И изображённому на нём – не ме-сто между героями. Но витраж был начат раньше, чем герой стал предателем. А после мастеру Феамару не хватило сил уничтожить начатое, и он закончил седьмой витраж.

А, может, Феамару, наоборот, хватило мужества не забыть о том, что до своего предательства изображённый на седьмом витраже был бесстрашным воином и этого бесстрашия не может заслонить даже предательство…



Воин-эльф стоит на краю обрыва, освещённый тревожно-алыми лучами закат-ного солнца. Как смоль черны его волосы, и одет он тоже в чёрное – словно пред-чувствие грядущей беды. И, проходя мимо этого витража, эльфы Аллоргента от-водят глаза.

На раме золотом написано имя – Беринил.



ТЭЙВЭ - ИМЯ.

(Аккуратный мелкий почерк. Текст записан рунами Аллоргента, вместо подписи – монограмма: две руны «Б», соединённые вместе руной «А»)



... В памяти людей он останется Беринилом Вальморином, Тёмным Эльфом, проклятым предателем. Эдрин долго будет помнить кровь своего друга, пролитую им, Беринилом. О том, что в огне Вальдораса они сражались вместе, прикрывая друг друга, гордый онгартец забудет – королю людей не подобает быть другом предателя… Но нет, гордость Эдрина была выше показной чести. Ему было без-различно, что подумает его народ. Он просто не мог простить. И, пожалуй, он был бы рад, если бы Беринил не вынес его из того боя. Гордому было стыдно за жизнь, полученную от предателя. И, как ни странно, Тёмный Эльф его пони-мал…



… В Аллоргенте его запомнят как Беринила Мэйриона, бесстрашного воина, не выдержавшего борьбы с силами Тьмы. В память Владыки Мэлтиара врежется не смерть Кинтрита, – вихрь светлой стали вокруг алой фигуры и слова: «Да, черный и красный – цвета тёмных, но на них не видно крови, Мэлтиар.» «Неужели он уже тогда склонялся к Тьме?» – спрашивали себя владыки Аллоргента. Но бесстра-шие Беринила будет для них памятней его предательства.

…Они не сумеют понять, что сделало Беринила Мэйриона – Тёмным…



…Для неё он всегда будет Элриннэ, Огненным – не Бэр-Эниль, Меркнущей Звездой. Хотя, глядя в не по-эльфийски тёмные глаза своего воина, она не могла не признать – имя ему шло. Самые удивительные глаза в этом мире были у него, не синие, не серые, не чёрные – вода ночного озера, над которым гаснут звёзды…

Но иным он был в бою. Она видела – пламя, которое не остановить. Беринил Мэйрион сражался до последнего. Всегда. Но только после одного боя он без сил упал на её руки. Она, Верховная Владычица, не сражалась – Совет не имел права её потерять.



…Он шатался. В крови был и клинок, и доспехи – и в крови не только вражеской.

– Ты совсем себя не бережёшь, Беринил…

– А зачем, Сильма? – глаза воина горят. – Ради чего? Мой сын уже взрослый, он сумеет править моим народом. Совет тоже обойдётся без одного воина – тем более что Тринил сменит меня и здесь. А моя… – он сжимает губы, – Аннарэль погибла рядом с твоей матерью. Что мне терять, Тейне-Анни?



Тейне-Анни. Дочь Света. Так он её часто называл.



Она берёт его ладонь своими тонкими пальцами.

– Ты сожжёшь себя, Элриннэ… Ты не боишься этого?

– Нет… Ты сказала – Элриннэ, Огненный?

Она молча кивает.

Он смеётся:

– А ведь верно! Огонь не может не гореть, а о цели он не спрашивает.

– Огонь бывает разный, Беринил… Можно, я тебя попрошу?..

Теперь уже он молча наклоняет голову.

– Элриннэ… Ты можешь гореть для меня?

Он не отвечает. Он просто берёт её за плечи и прижимает к себе. И ей вдруг кажется – в лицо пахнуло теплом ночного костра…



… Она не знала, что заставило её Элриннэ шагнуть во тьму. Но она и не пыта-лась понять. Она – прощала.



ЭЛЭНАН - МАТЬ.

( Из воспоминаний Алриэнны, жены Эленнара, правителя Лесных Эльфов)



(Почерк лёгкий, летящий; лист пергамента заметно старее прочих. Заглавие и подзаголовок приписаны другой рукой)



Мой сын.

… Красивый мальчик. Стройный, худощавый – но не хрупкий. Вряд ли мужчи-ной он будет слишком силён, но – не слабее прочих, и намного ловчее. Пока ни-кому неведомо, каким он станет. Сейчас черноволосый мальчишка просто сидит у костра и в тёмных глазах отражается пламя. Нет, не отражается – выхватывает из глубины этих глаз, из смутных теней обрывки видений, прошлого и будущего… Каким ты станешь, мальчик, которому ещё не нарекли имени, которого пока на-зывают только детским прозвищем Элри – «искорка», или просто Ани – «сын»? Кем ты станешь, сынок?..



…Красивый юноша. Когда смотришь на него, стоя вплотную – что, впрочем, позволено немногим – в глаза сразу бросается лицо. Как бы ни был он одет, раз взглянув на лицо, всё остальное мгновенно забываешь.

Черты красивы и правильны, но что-то в них неуловимо не так. Может, слиш-ком темны для эльфа глаза, может, мешает горбинка на носу… А, может, всю правильную красоту лица так искажает странное выражение – сразу и гордое, и горькое, и насмешливое, и мудрое…

Он ещё не знает своего пути, и нескоро узнает. Он ещё может стать кем угодно: мастером-камнерезом – он умеет видеть красоту камня, и руки у него умелые; певцом – у него красивый голос, и струны слушаются тонких пальцев… Он ещё может стать кем угодно…

Нет, уже не может. Он не знает своего пути, но он уже ступил на него.

К несчастью, его путь известен мне. Матери.

И отголосок пути – в имени, данном юноше-эльфу в день совершеннолетия: Бэр-Эниль, Меркнущая звезда.



ЭЛЭН - ОТЕЦ.

(рассказ Беринила Вальморина Утарэ Лэерхэно, летописцу Тёмных Эльфов)



(Почерк отличается от всех прочих – буквы крупнее и уже. Все остальные записи с пометкой «рассказ Беринила» сделаны тем же почерком.)



Я помню своё детство довольно плохо, не сказать – почти не помню. В памяти остались ночные костры в нашем родном лесу – том, который после стал назы-ваться Чернолесьем, но тогда, в пору моего детства, был ещё мирным и уютным. Я почти не помню наше поселение, но никогда не сумею забыть алые маки кост-ров между деревянными домами. Не забуду, как я смотрел на огонь – как на что-то безгранично родное, словно взятое из глубины моей собственной души. Неда-ром мне ещё мальчишкой дали прозвище Элри – «Искра». Я всегда был огнём, даже когда сам этого не знал.

…Недаром я лучше всего помню ночные костры. Лучше них – только мастер-скую отца, где я сидел мышонком, глядя только на отцовские руки. Странно, его руки я помню, как живые, но почти позабыл его самого…

…Об отце я сохранил только одно воспоминание. Только одно, но, наверное, самое яркое в моей жизни.

…Я помню – дым, поднимающийся над вершинами деревьев. Дым идет с севе-ро-востока, уже не первый день. У него странный запах, напоминающий запах железа и ещё чего-то незнакомого, но очень неприятного. Почти страшного.

Мама ходит по дому, от окна к окну, и то и дело стискивает руки. Я смотрю и боюсь, что она сломает себе пальцы – они у неё такие тонкие. Иногда мама садит-ся и пытается работать, но у неё ничего не выходит, и она отбрасывает вышивку, на которой добавилась едва ли пара стежков. А иногда она подзывает к себе меня, берет за плечи и долго-долго смотрит в глаза. А потом вздыхает, говорит: «Иди, Элри», и снова начинает ходить от окна к окну. Она не говорит мне, что случи-лось. Да я и не спрашиваю. А дымом пахнет всё сильней, и к запахам железа и че-го-то незнакомого примешивается третий – сладковатый. От него становится страшно по-настоящему.

Уже ночь, но я не сплю – лежу в постели и не могу закрыть глаз. На потолке качаются странные тени. Я знаю, что это ветки деревьев, нависших над домом, но мне мерещится что-то страшное. Я не боюсь за себя – я сын правителя, мне не по-добает бояться, но мама…

Я знаю – она тоже не спит. Она сидит у окна, не зажигая огня, и смотрит в тем-ноту.

Мама ждёт отца.

Он уехал уже давно, несколько недель назад, и всё это время от него нет ника-ких известий. А мама знает что-то, чего не знаю я, и поэтому боится за отца – как я боюсь за неё… И – может, мне это только кажется – но она плачет. Мама очень редко плачет, ещё реже, чем я.

Мы не спим, но – я для мамы, мама для меня – притворяемся спящими. И я да-же начинаю на самом деле засыпать, когда в дверь вдруг начинают колотить изо всех сил.

Мама больше не притворяется спящей. Она вскакивает и бежит к двери. Я тоже вскакиваю и тенью скольжу за ней.

– Эленнар, ты?

Из-за двери что-то отвечают. Мама откидывает крючок и в дом входят двое. Один опирается на плечо другого и пошатывается. Я узнаю отца. Тот, за чье пле-чо он держится, кажется, Данариэль.

– Эленнар, – шепчет мама, обнимая отца, – что с тобой?

– Самое страшное ещё впереди, Алриэнна, – отец тоже обнимает мать за плечи. – Где Элри?

– Зачем? – мать испуганно смотрит отцу в глаза.

– Война, Алриэнна. – отец сжимает губы. – Война. Смерть. Вы должны ухо-дить. Ты уведёшь всех.

– Но… – шепчет мама. – А ты?

– Я… – даже в темноте я вижу, какое у отца бледное лицо. – Я остаюсь. Я и мои товарищи.

– А как же мы, Эленнар? С кем ты нас оставляешь?

– Наш народ поведёшь ты. А правителем моего народа станет… – и тут отец замечает меня. Он отпускает плечо мамы и делает шаг ко мне. Присаживается на корточки и смотрит в глаза.

– Отныне, Ани, ты вождь эльфов Великого Леса. Отныне ты – мужчина и воин. Защищай мать, сын.

Отец на мгновение опускает голову на грудь, а потом, словно вдруг решив-шись, быстро произносит:

– Имя тебе – Элриннэ Мэириэннэ.

Потом отец поворачивается и выходит из дома прочь, на ходу вытягивая из но-жен клинок.

Таким я запомнил отца навсегда.

Больше я его не видел.

---

А ещё, тем же постом: Luulikki - добро пожаловать! ))

Тебе ))

---

Сдал ЕГЭ по русскому. Относительно счастлив. А вообще у меня что, карма - тексты про бездуховность? Или просто талант каждый текст привязывать к этой теме?..



Сижу, просыхаю (мыл голову, не подумайте). Через час - с Финродом в "Кукушку", он обещал меня вином напоить... Хотя не в вине дело, просто - Финрод, Финрод, Финрод... Самый замечательный в мире личный Финрод, и этим всё сказано...

---

Народ, просьба материть меня сегодня с девяти до двух.

Ибо сдаю ЕГЭ...

---

Вытаскиваю из себя - себя. По кусочкам.

А оказывается, тело привыкло к боли... очень основательно привыкло. И, избавившись от неё, поверить не может, что этого больше нет, что ничто не ранит, что я свободен... не может поверить.



Чувство, что я недо-кто-то, не уходит. Хотя руки творят уже намного уверенней...



Снова росчерк по прошлому и снова чистый лист, и снова неизвестно, кем я стану...



Спасибо тебе, брат. Спасибо...

Вечно я оказываюсь спасённым - порой против собственной воли...

---

Снова утро... Светлое и солнечное...



Двое - в золотистых бликах Митрим, скованные страданием и состраданием... И волна шуршит галькой, и ветер запускает свои лапы в волосы сидящих, забавы ради переплетая порой темно-рыжие и золотые... (с)



Примерно так и было вчера, только не на озере - в инглоровской мастерской... и всё, что дальше по тексту.

А после этого я сел и начал рисовать. Чего уже давным-давно не делал...



Самое странное, что нарисовались горы. Странно острые и - три. И - свет между вершинами...



А сейчас я пойду делать себе новый тренировочный нож.



Пальцы должны вспоминать, что такое - творить.

@темы: Состояние - стрянное

---

От Daigh

Отмечаетесь в комментах, и я взамен даю вам три слова или ситуации. Вы описываете своё поведение, мысли, чувства и ощущения. Само собой, это всё, в том числе и игру, вы копируете к себе в дневник.



Флэшмоб первый



1. Ты осознал, что являешься Маэглином вовсе и не по игре

1. Ой, ёборотень...

2. Леди Идриль, где вы?..

3. Хожу злой и мрачный, с непроницаемой физиомордой

4. Ну нифига себе инролинг...

5. Начинаю пользоваться плюсами положения и иду по окрестностям искать месторождения чего-нибудь полезного =)



2. У тебя совершенно случайно оказался Сильмарилл

1. Та-ак, клятва исполнена, можно понтоваться...

2. А что с Морготом делать? А что с братцами-феанорычами делать?

3. Только бы руку с Сильмариллом никто не откусил...

4. Ну, Сильмарилл достал, теперь можно жениться...

5. Вот свезло, так свезло...



3. Безвозвратно пропали абсолютно все записи из твоего днева

1. Твою ..!!!

2. Ну и как это восстанавливать?

3. Столько стихов пропало...

4. Столько вообще всего пропало...

5. Ладно, что ни происходит, всё к лучшему, значит, пора расстаться со своим прошлым...



Флэшмоб второй



1. Я скажу первое, что придет в голову про вас, на ту букву, которую вы предложите.

2. Я скажу, какая песня/музыка напоминает мне о вас.

3. Я выберу привкус фруктового желе, которое больше всего вам подходит.

4. Я припомню первое/самое ясное впечатление о вас.

5. Я скажу вешь, которая будет понятна только нам вдвоём.

6. Я скажу, какую зверушку вы мне напоминаете.

7. Я задам вам вопрос, который меня давно свербит.

8. Если я вам отвечу, то считайте, что я передал этот флешмоб в ваши хорошие руки и настойчиво прошу накормить его в своем дайрике.

---

...и новый страх - я стал бояться возвращенья,

Смотреть в глаза тем от кого ушёл,

И видеть, как они не-изменились.

Впечатывает в камень те же лица

И в небе те же вспыхивают звёзды,

И те же ноты рвутся с арфы в небо...

Как больно знать, что мне дано вернуться,

Как стыдно знать, что вы меня простили...

________________________________________________



Брат мой, пальцы не слышат... пальцы хотят петь - и не могут. Я сам - не слышу...

Холод и отчаянье, и чувство - опоздал, снова опоздал - безвозвратно...

Лаурэфин... нет, Инглор, для меня всегда будет - так.

Лаурэфин... почему мне так страшно за тебя?..

---

Чёрная птица над степью - примчалась на крыльях бури, и небо - стального цвета, и в ветре - свист стрел слышен, и конницей топчет травы холодный и горький ливень...

Чёрная птица над степью - душа лишена покоя, колотится ветер в душу и с сердца срывает ставни...

Чёрная птица над степью - в сердце моём тревога, в сердце - росчерки молний... путников одиноких часто в степи стрелы молний серебряных губят...

Чёрная птица над степью - ветер и сталь на сердце - нет мне вовек покоя - нет мне назад возврата...







Схожу с ума. Брежу чем-то стихообразным. Перед глазами - вот эта самая предгрозовая степь. На сердце - словно скрипка стонет навзрыд... Словно прошлое отчёркнуто, а будущее - неизвестно...

@темы: Состояние - стрянное

---

Ах да... я совсем совесть потерял...

... новых ПЧ не приветствую... ))



Ta [petite] amie

Ireth_Numenesse

Атрин

де Альда

~Tigra~



ВСЕМ ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!!!



Всем вам. ))

---

Прошёл день пьяных бантиков Последний Звонок.

Вопреки всем ожиданиям и нормам - я плакал...

Фотоотчёт - когда плёнку отпечатаю.

---

А сегодня день пьяных бантиков трезвых ленточек (потому что пить с одноклассниками я не стану, потому что пить с теми, кого терпеть не можешь и, естественно, ни капли не уважаешь, да ещё и пиво... брр... ngwau...).

Так что сегодня будет артефактный пейзаж: Нинкве в белой рубашке с кружавчиками и длинной чёрной юбке. С косичками и ленточками. Как бы не замёрзнуть во всём этом... Финдекано, изыди, пан Сапковский - тоже!!! Возможно, это даже будет сфотографировано. И даже выложено, дабы ПЧ мои поужасались... ))

Но не хочу я туда-а... Делать там однозначно нечего. Так и какого балрога?

Хочу уже, чтобы закончился этот бардак, школой именуемый, и на филфак...



UPD: прочитал фразу "Мы рождены, чтоб папе было стыдно". Решил, что это про Амбарусс. Или про двух младших сыновей Финве...

---

(C)тащено у Сероглазой Сказки. Посмотрим, насколько вы меня знаете... =)

(2 балла) Мое имя?

(6 баллов) Мое отчество?

(4 балла) Кого я люблю?

(1 балл ) Кто ты мне?

(1 балл) Где я учусь?

(3 балла) Чего я боюсь?

(2 балла) Я курю?

(3 балла) Я пью?

(3 балла) Я девственник?

(1 балл) Родные братья/сестры есть?

(2 балла) Если есть,как их зовут?

(2 балла) Назовите хотя бы одну вещь, которой я люблю заниматься?

(1 балл) У меня есть пирсинг?

(4 балла) Тату?

(3 балла) Мое любимое направление в музыке?

(4 балла) Я стеснительный?

(3 балла) Я бунтарь или я следую правилам?

(2 балла) Мой любимый цвет?

(3 балла) Назовите что-то, что я ненавижу?

(4 балла) Назовите мой талант?

(4 балла ) Мое достижение?

(4 балла) Стиль в одежде?

(4 балла) Мое любимое животное?

(2 балла) Нравится ли мне кто-то сейчас?

(5 баллов) Если да, то как долго и насколько серьезно?

(5 баллов) Какой у меня рост?

(5 баллов) Самая моя ужасная привычка?

(5 баллов) Самая моя лучшая привычка?

(5 баллов) 5 предметов без которых я не представляю своей жизни?





80-85 баллов - Вы шпион или сумашедший фанат?

70-79 баллов - Отличный друг

60-69 баллов – Друг

30-59-Знакомый

20-39 баллов - Приглашаю со мной выпить коктейль

00-19 баллов- Обращайтесь ко мне на Вы!

---

Дождь.

Дождь.

И ещё раз дождь.

Депрессняка не выходит только потому, что жизнь однозначно имеет смысл...

А если будет совсем плохо - пойду тыкаться в плечо Финдарато - жутко стыдно, но он поймет.

Или братцам. Хотя они от вида ревущего Старшего скорей всего будут в лёгком шоке...



Правда, плакать хочется.

Другое дело, кто ж мне даст?



Интересно ещё...

Внешне мне последний год дают мои семнадцать с хвостиком. Даже 16 иногда дают (на что жутко обижаюсь - 16 мне давали в тринадцать. А в Центре меня в 14 за преподавательницу приняли).

А вот внутренне...

Уже не первый человек возрастом старше меня на три-четыре года выдаёт фразу, что он чувствует себя младше меня. И, самое смешное-то, что с моей стороны при этом такие же ощущения...

Всё-таки, сколько же мне лет?.. В паспорте написано - семнадцать. В зеркале - нечто более-менее соответствующее этой записи... если не смотреть в глаза.

Разбирая детские фотографии, был в шоке. Потому что там у меня глаза совершенно иные. Там открытый и тёплый взгляд ребёнка.

Лет до 14...

А потом там уже возникают мои глаза. Мои цепкие, въедливые, душекопательные глаза. Которым - даже не семнадцать...

Относительно своего возраста у меня совершенно эльфячти ощущения. Что мне всё-таки 17. Но уже не первую тысячу лет... ))

---

Скорей бы закончилось это личное Хэлкараксэ...

Квартира тепло из тела просто пьёт. Причём быстро и основательно. Причём, кажется, если бы я три дня не спал и не ел, меня бы это не так выматывало и не так бесило.

Я за 17 лет жизни в этой квартире в одежде спал 1 (!) раз. И то - в качестве эксперимента, выдержу ли я ночь в затянутых на последнюю дырочку джинсах. И сжарился тогда нафиг. Сегодня вот - второй. И холодно. И из кровати выбираться просто страшно в этот морозильник... про ванную с холодной плиткой на полу и стенах вообще молчу. Там только умирать, причём именно от холода.

Всё чаще приходится брать себя за шкирку, натягивать стрункой и говорить: "Мальчик, а сейчас ты встанешь. И я сказал - встанешь, а не сядешь, посидишь и хлопнешься обратно!!!" Обычно после этого гордость и вредность лежать уже не дают. Встаю и ползу вначале в ванную, а потом на кухню - глушить кофе литрами и безнадёжно пытаться согреться, прижимаясь к газовой плите...

Интересно, сколько я ещё выдержу этой гадости, прежде чем залезу в кровать на постоянное жительство, завернусь в три одеяла, и на все попытки меня оттуда вытащить буду отвечать: "Nai linnuvalye Moringotenno?"?..