пьет, как храмовник, ругается тоже, а в остальном они вовсе непохожи ©
И вот теперь - все-таки про Тонксов. В основном про Нимфадору, но не только.
Снова текст чуть-чуть исправлен относительно выкладки, снова бета - наш героический кэп vlad.
Мама, я пошла?
Тонксы, Тонксы и еще раз Тонксы.***
Дошнуровать ботинок, закинуть на плечо сумку, убедиться, что не запихала палочку в задний карман...
– Мам, пап, я пошла!
– Удачи, дочка, – машет рукой отец.
– Нимфадора, ты уверена, что на работе стоит появляться с зелеными волосами? – мать смотрит на меня примерно как комиссия на ТРИТОНах.
– А, – фыркаю я, – Фигня, мам. Ну, то есть, если наши старые пни на меня наворчат — перекрашусь...
– Нимфадора... – мать явно намерена выдать очередную сентенцию о том, что не пристало говорить о начальстве в таком тоне. Но тут я с ней категорически не согласна.
Ну хотя бы в пункте «начальство». Есть начальство – скажем, Робардс или Кингсли. Эти просто не ворчат. Если Кингсли необходимо, чтобы аврор Тонкс «вела себя как аврор, а не как Тонкс», ему достаточно одного жеста.
А есть старые пни. Этих хлебом не корми, дай пообъяснять мне, что я не так стою, не вовремя споткнулась, не туда наступила, и ботинки у меня дурацкие, и джинсы маггловские, и пора прекращать появляться в Министерстве без мантии... в общем, старики, которым бесполезно что-то доказывать, проще принести готовые результаты работы и смотреть, как эти пеньки будут ими давиться. Так мне говорил Шизоглаз Грюм, еще в свою бытность моим начальником, и был, на мой взгляд, в этом совершенно прав.
И, кстати говоря, есть сам Шизоглаз. Наставник, учитель, чертов параноик, великолепный старикан, бывший обожаемый начальник. Что-то промежуточное между еще одним отцом и дикой, но доброжелательной мантикорой.
– Нимфадора, милая, приличные люди ходят на работу через камин! – это летит мне уже в спину. У меня есть дурацкая привычка аппарировать с крыльца в Косой Переулок и гулять там хотя бы полчаса перед работой. Потому что нельзя не. Нельзя не зайти за мороженым к Фортескью. Не поглазеть на метлы в витрине. Не засунуть нос в «Совариум». Не заскочить в «Котел» повидать там бывших однокурсников или еще кого-нибудь знакомого...
...на работу я в итоге чудом не опаздываю. Влетаю в двери штаб-квартиры аврората, чуть не уронив на себя вешалку, уворачиваюсь от нее, но зато въезжаю ботинком в мусорную корзину, ее содержимое рассыпается по полу. Я пытаюсь собрать его маминым заклинанием для укладки чемоданов, но примерно треть мусора так и остается на полу. Я шмыгаю носом от огорчения и начинаю сгребать остатки вручную, надеясь, что меня еще никто не хватился.
– Аврор Тонкс, чем это ты тут занята? – раздается знакомое глухое рычание у меня над головой.
– Мусором... – бормочу я, поднимая голову. – А вы тут... откуда? Вас... взяли обратно?
– После того, как меня ухитрились спереть и год продержать в сундуке под Империусом? — Грюм сердито кашляет в кулак. — Нет, Тонкс, это пятно на моей репутации будет покрасочнее всех прочих. Меня Кингсли выдернул, посоветоваться по одному любопытному делу. А тебе, что, делать больше нечего, кроме как ковыряться в старом хламье? – он продолжает ворчать, но уже беззлобно, – и что это за вид, а? Зеленая, лохматая, в маггловской майке... Надо сказать, совершенно отвратно выглядишь.
– Да ладно, не хуже вас, сэр, – фыркаю в кулак я. По Грюму обычно прекрасно видно, всерьез он злится, или ворчит по привычке.
– Не хуже меня ты будешь выглядеть лет через тридцать, – огрызается тот, – когда в твою зеленоволосую башку прилетит хотя бы половина той радости, с которой я повстречался в войну.
– Вы думаете, что у нас будет еще война? – ну, что Шизоглаз малость чокнутый, не твердит только ленивый. Но на экзаменах в школе авроров – черт, последний экзамен был меньше года назад? или – уже почти целый год назад? – мне его советы очень пригодились. Если бы не они, тайное проникновение я бы, наверное, вовсе не сдала.
– Я думаю, – усмехается мой бывший начальник, – что сегодня после работы ты зайдешь ко мне в гости, Тонкс. На чай и пару слов. Поскольку полезной привычкой пить из собственной фляги ты все еще не обзавелась, я угощаю.
– Но все-таки, сэр? – я ловлю его за рукав. Каждый раз мне страшно интересно – а смогу ли я его вот так поймать, если он действительно будет против?
Он смотрит на меня сразу обоими глазами, и обычным, и волшебным. Так долго и внимательно, как будто в первый раз увидел.
– Знаешь что, Тонкс? – наконец произносит он негромко. – Замени в своем вопросе два слова. Тогда я, пожалуй, отвечу тебе прямо сейчас, – и либо я совсем разучилась внимательно слушать, либо конец фразы Грюм еле заметно подчеркнул.
– Сэр, вы полагаете... – я тоже невольно понижаю голос, – что у нас сейчас идет война?
Он хмыкает, и нужно совсем не знать Шизоглаза Грюма, чтобы не услышать в его голосе слабо скрываемое удовлетворение.
– Жду тебя вечером на чай, Тонкс, – повторяет он. – Приятно будет поговорить с такой смышленой девочкой.
***
Допить чай с подлитым в него бодрящим зельем. Убедиться, что зелье вышло какое-то не слишком бодрящее. Хотя, возможно, если две недели подряд толком не спать, в чай уже можно подливать что угодно, все равно не спасет.
– Мам, пап, я сегодня задержусь на работе.
– Мне кажется, тебя слишком загружают, Нимфадора, – выговаривает мама, убирая со стола посуду. – У вас все настолько плохо, что даже... – она явно глотает что-то вроде «детям» или «молодежи» – даже тебе приходится работать сверхурочно?
– Ну мам, я же аврор, а не хозяйка кафе-мороженого... – я не удерживаюсь и все-таки широко зеваю. – О том, что рабочий день у меня ограничен только количеством текущих... – теперь уже я глотаю крепкое словечко из арсенала Шизоглаза, – проблем в Британии. Ты же знаешь – продолжающиеся розыски Сириуса Блэка, куча мелких дел, все мелкое свешивают на нас, как на самых молодых и наименее занятых...
– Дора, – мама одним аккуратным движением палочки отправляет в раковину стаканы, вторым – заставляет воду потечь из крана, третьим – отправляет губку самостоятельно мыть посуду, – иногда мне очень хочется взять этого твоего, как его там, Кингсли? Взять, прижать к стенке, и напомнить ему, что нормальным людям иногда надо спать, есть, и так далее. Ты давно смотрела на себя в зеркало? Ты страшно похудела...
– Мам, мне это совсем не сложно, – я машу рукой у нее перед носом. – Не сложнее, чем полинять в синий или отрастить свиной пятачок.
Мерлин великий, как же я ненавижу врать маме. Да что там врать, даже просто недоговаривать. С работы-то я как раз ушла довольно рано. И именно Кингсли меня и отпустил пораньше, напомнив, что у меня на сегодня еще есть пара поручений для Ордена, и мне стоит привести себя в порядок прежде, чем их выполнять. Но в штабе, на площади Гриммо, спать совершенно невозможно, от одного Кричера тошнит, не говоря уже о прочей обстановке. А заходить домой – нарываться на очередные вопросы, которых и так в последнее время слишком много.
– Скажи, Дора, это как-то связано с... – мама поджимает губы, – с теми происшествиями в июне? Я имею в виду смерть этого мальчика, как его, Седрика?
Я киваю.
Смерть Седрика – одна из причин, по которой я присоединилась к Ордену Феникса, почти не сомневаясь. К счастью или к несчастью, я хорошо запомнила этого мальчика. Я тогда училась на седьмом курсе, он – на втором. Я все мучительно выбирала, чем заниматься после школы. Стать аврором хотелось больше всего, но сдать зелья как следует я почти не надеялась. Квиддич... ну, летала я хорошо, и в команду меня взяли не за красивые глаза, но всю жизнь гоняться за мячиком?
А он, уже в двенадцать лет почти одного со мной роста, точно знал, чего хочет. И, едва придя в команду, играл так, что мне хотелось реветь от зависти. И его все любили, любили так, как меня – разве что мама с отцом. Чтобы убить этого мальчика, нужно было быть редкостной дрянью. Чтобы замять дело о его смерти – не намного меньшей.
– Его смерть признали несчастным случаем, – выдавливаю из себя я, не глядя на мать. Ее ответ застает меня врасплох.
– И ты в это веришь, Нимфадора?
– А почему бы я не должна? – хорошо быть метаморфом. Удивленный изгиб брови и соответствующее выражение лица изобразить становится намного легче.
– Например, потому, что предыдущие двадцать лет жизни мы с отцом учили тебя думать своей головой, а не слепо повторять все, что тебе скажут? – мама подходит ближе ко мне, глядит на мою разноцветную футболку. – И, кажется, достаточно научили самостоятельности, чтобы ты уже успела пару раз заявить мне, что я дала тебе идиотское имя, а «аккуратно причесывать волосы – для высокомерных чистокровных развалин», кажется, ты так это называла?
Я хмуро киваю. Да, именно так я это и назвала.
– Так вот, а теперь ответь на мой вопрос, Дора, – говорит мама и хмурится, напоминая мне Грюма в самом отвратном из его настроений. – Ты веришь в то, что это был несчастный случай?
– Мам, – я отвожу взгляд, – я опаздываю на работу. Уже почти опоздала.
– Раньше тебя это мало волновало, – она так кривится, как будто проглотила леденец Берти Боттс со вкусом ушной серы.
– А теперь волнует, – я делаю еще одну попытку увернуться от разговора. – Могу я, наконец, начать серьезно относиться к работе?
– Можешь, – кивает мама. – Но это может значить только одно, Дора. К тому, что сейчас происходит, ты тоже стала относиться много серьезнее. А следовательно, творится что-то из рук вон выходящее.
– Мистер Грюм полагает, что сейчас идет война, – тихо произношу я, глядя в сторону. – Кингсли думает, что Грюм прав.
– С кем, Дора? – мама сцепляет пальцы в замок, глядит на меня так, словно у нее самой оба глаза – волшебные, и она ими хочет разглядеть что-то за моей спиной. Или просто дырку мне в лбу просверлить.
– Сама знаешь, – выдыхаю я, поднимая на нее глаза. – То есть, сама-знаешь-с-Кем.
– И каково твое место в этой войне? – вымывшуюся посуду она отправляет на полку еще одним быстрым взмахом палочки, даже не глядя в ту сторону. Посуда тоненько дребезжит, устраиваясь на своих местах.
Я хмыкаю и возвращаю маме ее кривую улыбку.
– А как ты сама думаешь, мам?
– Я думаю, – она кладет палочку на стол, поправляет скатерть, – что сейчас в твоей голове борются «так положено» и «так должно». Еще я думаю, что ты впервые узнала, что «положено» и «должно» могут оказаться очень разными вещами. Иногда даже прямо противоположными. И еще я думаю, что знаю, которое из двух слов ты выберешь, потому что когда-то сама выбирала между ними, а ты все-таки моя дочь. Я верно думаю, Дора?
– Почти верно, мам, – выговариваю я.
– Почти? – она задает этот вопрос тоном скучающей аристократки. Даже мне нелегко заметить, насколько она волнуется. Разве что по все еще гладящим давно уже идеально ровную скатерть рукам.
Я наклоняю голову.
– С той поправкой, что я уже выбрала, мам.
– И? – все тот же прохладный скучающий тон, все так же еле заметно дрожащие кончики пальцев.
– Мам, скажи пожалуйста... – я набираю в грудь воздуха и почему-то зажмуриваюсь, как перед нырком в глубину, – ты ведь знаешь, что такое Орден Феникса?..
***
Взглянуть на часы, оторваться от холодного оконного стекла.
– Мам, пап... мне уже пора. Рем будет с минуты на минуту.
Отец сдержанно кивает. Мама выглядела бы абсолютно спокойной, если бы не одергивала рукава таким привычным нервным жестом.
– Вы все помните? – переспрашиваю я, глядя на них в упор. – Вы справитесь?
Отец кивает еще раз. Мама слабо улыбается.
– Мам, за меня не бойся. Там будут Кингсли и Грюм, да и Ремус, наконец, даже если я сама вдруг где-то сделаю глупость...
– Дора, ты готова? – долгожданный голос от двери.
– У меня есть еще пара минут? – кричу я, не оборачиваясь. Рем откашливается в кулак.
– Пара – есть, – говорит он негромко. – Но не больше.
– Мам, пап, – я гляжу на них, – вы сами все помните?
– Конечно, – к матери возвращается спокойствие, она в последний раз поправляет манжеты и садится ровно. – К нам прилетит ваш знаменитый Поттер вместе с кем-то из твоего Ордена, нам нужно будет принять их и помочь, если потребуется и чем потребуется, а потом перебросить к Уизли. Портал уже готов, но на всякий случай я пока убрала его в ящик.
– Защиту дома мы обновили позавчера, – говорит, вставая с кресла, папа, – вчера еще ты добавила что-то из своих аврорских штучек. А уж до чего дошла мни... бдительность этого твоего Шизоглаза и прочих, я даже думать не хочу. Ребятам достаточно будет долететь до сада, а дальше они могут хоть в пруд падать, справимся.
– Пап, а твои лечебные зелья...
– Разумеется, – все так же невозмутимо кивает он. – Хотя, надеюсь, этого не понадобится.
– Тогда до завтра? – я несколько раз перевожу взгляд с отца на маму и обратно. – Если все пройдет хорошо, я вернусь к утру.
– Смею надеяться, что ты вернешься, даже если все пройдет не слишком хорошо, – мама высокомерно поднимает голову. На секунду она так становится похожа на свою сестру, что я почти пугаюсь. – Удачи вам, Нимфадора. Мы с Тедом позаботимся о мальчике, если потребуется.
Я выхожу в прихожую, подбираю последние необходимые вещи.
– Ремус, можно вас на пару слов? – слышу я за спиной мамин голос. Рем кивает, машет мне – иди, я догоню. Я подхватываю метлу и выхожу на крыльцо. Дверь не закрываю. Вслед мне доносится обрывок фразы:
– Если уж вы взяли ее в жены, надеюсь, вы сумеете позаботиться о ее безопасности...
Меньше чем через минуту Рем выходит вслед за мной. Вид у него озабоченный и виноватый.
– Ну что? – спрашивает он, глядя куда-то на носки моих ботинок. – Летим?
Вместо ответа я машу палочкой.
– Дезиллюминэйт! Отлично, теперь ты меня... а вот теперь – летим, Рем!
***
Убрать волосы с глаз, чтобы не мешали. Подтянуть ремень. Порадоваться, что он снова сходится на предпоследнюю дырочку, что двигаться будет легко и удобно. Вынуть палочку и не убирать ее больше.
– Мам, я... я пошла, – негромко говорю я. – Я...
– Нимфадора, ты уверена, что тебе стоит там быть? – мама глядит на меня, и я вдруг вижу, какая она, несмотря на всю свою красоту, старая и уставшая. – Я, честно говоря, не хочу вслед за Тедом потерять еще и тебя.
Мне очень хочется разреветься и броситься маме на шею. Не ходить никуда. Остаться с Тедди. Родители не должны бросать своих детей, да, Рем? Да?
Я чувствую себя предательницей. Я люблю маму, люблю Тедди, но Ремус, Рем... они дома, они в безопасности, а Рем идет в бой один, без меня, и не только Рем – все наши, кто еще жив. Никто из них не осудил бы меня, но все же, все же...
У меня перед глазами стоят две картины.
Тедди, которого провожает на «Хогвартс-экспресс»"еще больше постаревшая мама. Тедди, который давно не помнит моего лица.
И Тедди, который смотрит на меня совершенно ремусовским взглядом и спрашивает: «Мама, но где тогда была ты?»
Я глотаю застрявший в горле комок и молча киваю.
Тогда мама подходит ко мне и обнимает за плечи.
– Удачи тебе, родная. Вернись живой.
– Я... постараюсь, мам, – с трудом выговариваю я.
Мама отступает назад, на какую-то долю секунды задерживает руку на моем плече.
– Я люблю тебя, Дора, – улыбается она.
– Я тоже, мам, – шепчу я. – Я тоже. Ну а теперь... я все-таки пошла?
Снова текст чуть-чуть исправлен относительно выкладки, снова бета - наш героический кэп vlad.
Мама, я пошла?
Тонксы, Тонксы и еще раз Тонксы.***
Дошнуровать ботинок, закинуть на плечо сумку, убедиться, что не запихала палочку в задний карман...
– Мам, пап, я пошла!
– Удачи, дочка, – машет рукой отец.
– Нимфадора, ты уверена, что на работе стоит появляться с зелеными волосами? – мать смотрит на меня примерно как комиссия на ТРИТОНах.
– А, – фыркаю я, – Фигня, мам. Ну, то есть, если наши старые пни на меня наворчат — перекрашусь...
– Нимфадора... – мать явно намерена выдать очередную сентенцию о том, что не пристало говорить о начальстве в таком тоне. Но тут я с ней категорически не согласна.
Ну хотя бы в пункте «начальство». Есть начальство – скажем, Робардс или Кингсли. Эти просто не ворчат. Если Кингсли необходимо, чтобы аврор Тонкс «вела себя как аврор, а не как Тонкс», ему достаточно одного жеста.
А есть старые пни. Этих хлебом не корми, дай пообъяснять мне, что я не так стою, не вовремя споткнулась, не туда наступила, и ботинки у меня дурацкие, и джинсы маггловские, и пора прекращать появляться в Министерстве без мантии... в общем, старики, которым бесполезно что-то доказывать, проще принести готовые результаты работы и смотреть, как эти пеньки будут ими давиться. Так мне говорил Шизоглаз Грюм, еще в свою бытность моим начальником, и был, на мой взгляд, в этом совершенно прав.
И, кстати говоря, есть сам Шизоглаз. Наставник, учитель, чертов параноик, великолепный старикан, бывший обожаемый начальник. Что-то промежуточное между еще одним отцом и дикой, но доброжелательной мантикорой.
– Нимфадора, милая, приличные люди ходят на работу через камин! – это летит мне уже в спину. У меня есть дурацкая привычка аппарировать с крыльца в Косой Переулок и гулять там хотя бы полчаса перед работой. Потому что нельзя не. Нельзя не зайти за мороженым к Фортескью. Не поглазеть на метлы в витрине. Не засунуть нос в «Совариум». Не заскочить в «Котел» повидать там бывших однокурсников или еще кого-нибудь знакомого...
...на работу я в итоге чудом не опаздываю. Влетаю в двери штаб-квартиры аврората, чуть не уронив на себя вешалку, уворачиваюсь от нее, но зато въезжаю ботинком в мусорную корзину, ее содержимое рассыпается по полу. Я пытаюсь собрать его маминым заклинанием для укладки чемоданов, но примерно треть мусора так и остается на полу. Я шмыгаю носом от огорчения и начинаю сгребать остатки вручную, надеясь, что меня еще никто не хватился.
– Аврор Тонкс, чем это ты тут занята? – раздается знакомое глухое рычание у меня над головой.
– Мусором... – бормочу я, поднимая голову. – А вы тут... откуда? Вас... взяли обратно?
– После того, как меня ухитрились спереть и год продержать в сундуке под Империусом? — Грюм сердито кашляет в кулак. — Нет, Тонкс, это пятно на моей репутации будет покрасочнее всех прочих. Меня Кингсли выдернул, посоветоваться по одному любопытному делу. А тебе, что, делать больше нечего, кроме как ковыряться в старом хламье? – он продолжает ворчать, но уже беззлобно, – и что это за вид, а? Зеленая, лохматая, в маггловской майке... Надо сказать, совершенно отвратно выглядишь.
– Да ладно, не хуже вас, сэр, – фыркаю в кулак я. По Грюму обычно прекрасно видно, всерьез он злится, или ворчит по привычке.
– Не хуже меня ты будешь выглядеть лет через тридцать, – огрызается тот, – когда в твою зеленоволосую башку прилетит хотя бы половина той радости, с которой я повстречался в войну.
– Вы думаете, что у нас будет еще война? – ну, что Шизоглаз малость чокнутый, не твердит только ленивый. Но на экзаменах в школе авроров – черт, последний экзамен был меньше года назад? или – уже почти целый год назад? – мне его советы очень пригодились. Если бы не они, тайное проникновение я бы, наверное, вовсе не сдала.
– Я думаю, – усмехается мой бывший начальник, – что сегодня после работы ты зайдешь ко мне в гости, Тонкс. На чай и пару слов. Поскольку полезной привычкой пить из собственной фляги ты все еще не обзавелась, я угощаю.
– Но все-таки, сэр? – я ловлю его за рукав. Каждый раз мне страшно интересно – а смогу ли я его вот так поймать, если он действительно будет против?
Он смотрит на меня сразу обоими глазами, и обычным, и волшебным. Так долго и внимательно, как будто в первый раз увидел.
– Знаешь что, Тонкс? – наконец произносит он негромко. – Замени в своем вопросе два слова. Тогда я, пожалуй, отвечу тебе прямо сейчас, – и либо я совсем разучилась внимательно слушать, либо конец фразы Грюм еле заметно подчеркнул.
– Сэр, вы полагаете... – я тоже невольно понижаю голос, – что у нас сейчас идет война?
Он хмыкает, и нужно совсем не знать Шизоглаза Грюма, чтобы не услышать в его голосе слабо скрываемое удовлетворение.
– Жду тебя вечером на чай, Тонкс, – повторяет он. – Приятно будет поговорить с такой смышленой девочкой.
***
Допить чай с подлитым в него бодрящим зельем. Убедиться, что зелье вышло какое-то не слишком бодрящее. Хотя, возможно, если две недели подряд толком не спать, в чай уже можно подливать что угодно, все равно не спасет.
– Мам, пап, я сегодня задержусь на работе.
– Мне кажется, тебя слишком загружают, Нимфадора, – выговаривает мама, убирая со стола посуду. – У вас все настолько плохо, что даже... – она явно глотает что-то вроде «детям» или «молодежи» – даже тебе приходится работать сверхурочно?
– Ну мам, я же аврор, а не хозяйка кафе-мороженого... – я не удерживаюсь и все-таки широко зеваю. – О том, что рабочий день у меня ограничен только количеством текущих... – теперь уже я глотаю крепкое словечко из арсенала Шизоглаза, – проблем в Британии. Ты же знаешь – продолжающиеся розыски Сириуса Блэка, куча мелких дел, все мелкое свешивают на нас, как на самых молодых и наименее занятых...
– Дора, – мама одним аккуратным движением палочки отправляет в раковину стаканы, вторым – заставляет воду потечь из крана, третьим – отправляет губку самостоятельно мыть посуду, – иногда мне очень хочется взять этого твоего, как его там, Кингсли? Взять, прижать к стенке, и напомнить ему, что нормальным людям иногда надо спать, есть, и так далее. Ты давно смотрела на себя в зеркало? Ты страшно похудела...
– Мам, мне это совсем не сложно, – я машу рукой у нее перед носом. – Не сложнее, чем полинять в синий или отрастить свиной пятачок.
Мерлин великий, как же я ненавижу врать маме. Да что там врать, даже просто недоговаривать. С работы-то я как раз ушла довольно рано. И именно Кингсли меня и отпустил пораньше, напомнив, что у меня на сегодня еще есть пара поручений для Ордена, и мне стоит привести себя в порядок прежде, чем их выполнять. Но в штабе, на площади Гриммо, спать совершенно невозможно, от одного Кричера тошнит, не говоря уже о прочей обстановке. А заходить домой – нарываться на очередные вопросы, которых и так в последнее время слишком много.
– Скажи, Дора, это как-то связано с... – мама поджимает губы, – с теми происшествиями в июне? Я имею в виду смерть этого мальчика, как его, Седрика?
Я киваю.
Смерть Седрика – одна из причин, по которой я присоединилась к Ордену Феникса, почти не сомневаясь. К счастью или к несчастью, я хорошо запомнила этого мальчика. Я тогда училась на седьмом курсе, он – на втором. Я все мучительно выбирала, чем заниматься после школы. Стать аврором хотелось больше всего, но сдать зелья как следует я почти не надеялась. Квиддич... ну, летала я хорошо, и в команду меня взяли не за красивые глаза, но всю жизнь гоняться за мячиком?
А он, уже в двенадцать лет почти одного со мной роста, точно знал, чего хочет. И, едва придя в команду, играл так, что мне хотелось реветь от зависти. И его все любили, любили так, как меня – разве что мама с отцом. Чтобы убить этого мальчика, нужно было быть редкостной дрянью. Чтобы замять дело о его смерти – не намного меньшей.
– Его смерть признали несчастным случаем, – выдавливаю из себя я, не глядя на мать. Ее ответ застает меня врасплох.
– И ты в это веришь, Нимфадора?
– А почему бы я не должна? – хорошо быть метаморфом. Удивленный изгиб брови и соответствующее выражение лица изобразить становится намного легче.
– Например, потому, что предыдущие двадцать лет жизни мы с отцом учили тебя думать своей головой, а не слепо повторять все, что тебе скажут? – мама подходит ближе ко мне, глядит на мою разноцветную футболку. – И, кажется, достаточно научили самостоятельности, чтобы ты уже успела пару раз заявить мне, что я дала тебе идиотское имя, а «аккуратно причесывать волосы – для высокомерных чистокровных развалин», кажется, ты так это называла?
Я хмуро киваю. Да, именно так я это и назвала.
– Так вот, а теперь ответь на мой вопрос, Дора, – говорит мама и хмурится, напоминая мне Грюма в самом отвратном из его настроений. – Ты веришь в то, что это был несчастный случай?
– Мам, – я отвожу взгляд, – я опаздываю на работу. Уже почти опоздала.
– Раньше тебя это мало волновало, – она так кривится, как будто проглотила леденец Берти Боттс со вкусом ушной серы.
– А теперь волнует, – я делаю еще одну попытку увернуться от разговора. – Могу я, наконец, начать серьезно относиться к работе?
– Можешь, – кивает мама. – Но это может значить только одно, Дора. К тому, что сейчас происходит, ты тоже стала относиться много серьезнее. А следовательно, творится что-то из рук вон выходящее.
– Мистер Грюм полагает, что сейчас идет война, – тихо произношу я, глядя в сторону. – Кингсли думает, что Грюм прав.
– С кем, Дора? – мама сцепляет пальцы в замок, глядит на меня так, словно у нее самой оба глаза – волшебные, и она ими хочет разглядеть что-то за моей спиной. Или просто дырку мне в лбу просверлить.
– Сама знаешь, – выдыхаю я, поднимая на нее глаза. – То есть, сама-знаешь-с-Кем.
– И каково твое место в этой войне? – вымывшуюся посуду она отправляет на полку еще одним быстрым взмахом палочки, даже не глядя в ту сторону. Посуда тоненько дребезжит, устраиваясь на своих местах.
Я хмыкаю и возвращаю маме ее кривую улыбку.
– А как ты сама думаешь, мам?
– Я думаю, – она кладет палочку на стол, поправляет скатерть, – что сейчас в твоей голове борются «так положено» и «так должно». Еще я думаю, что ты впервые узнала, что «положено» и «должно» могут оказаться очень разными вещами. Иногда даже прямо противоположными. И еще я думаю, что знаю, которое из двух слов ты выберешь, потому что когда-то сама выбирала между ними, а ты все-таки моя дочь. Я верно думаю, Дора?
– Почти верно, мам, – выговариваю я.
– Почти? – она задает этот вопрос тоном скучающей аристократки. Даже мне нелегко заметить, насколько она волнуется. Разве что по все еще гладящим давно уже идеально ровную скатерть рукам.
Я наклоняю голову.
– С той поправкой, что я уже выбрала, мам.
– И? – все тот же прохладный скучающий тон, все так же еле заметно дрожащие кончики пальцев.
– Мам, скажи пожалуйста... – я набираю в грудь воздуха и почему-то зажмуриваюсь, как перед нырком в глубину, – ты ведь знаешь, что такое Орден Феникса?..
***
Взглянуть на часы, оторваться от холодного оконного стекла.
– Мам, пап... мне уже пора. Рем будет с минуты на минуту.
Отец сдержанно кивает. Мама выглядела бы абсолютно спокойной, если бы не одергивала рукава таким привычным нервным жестом.
– Вы все помните? – переспрашиваю я, глядя на них в упор. – Вы справитесь?
Отец кивает еще раз. Мама слабо улыбается.
– Мам, за меня не бойся. Там будут Кингсли и Грюм, да и Ремус, наконец, даже если я сама вдруг где-то сделаю глупость...
– Дора, ты готова? – долгожданный голос от двери.
– У меня есть еще пара минут? – кричу я, не оборачиваясь. Рем откашливается в кулак.
– Пара – есть, – говорит он негромко. – Но не больше.
– Мам, пап, – я гляжу на них, – вы сами все помните?
– Конечно, – к матери возвращается спокойствие, она в последний раз поправляет манжеты и садится ровно. – К нам прилетит ваш знаменитый Поттер вместе с кем-то из твоего Ордена, нам нужно будет принять их и помочь, если потребуется и чем потребуется, а потом перебросить к Уизли. Портал уже готов, но на всякий случай я пока убрала его в ящик.
– Защиту дома мы обновили позавчера, – говорит, вставая с кресла, папа, – вчера еще ты добавила что-то из своих аврорских штучек. А уж до чего дошла мни... бдительность этого твоего Шизоглаза и прочих, я даже думать не хочу. Ребятам достаточно будет долететь до сада, а дальше они могут хоть в пруд падать, справимся.
– Пап, а твои лечебные зелья...
– Разумеется, – все так же невозмутимо кивает он. – Хотя, надеюсь, этого не понадобится.
– Тогда до завтра? – я несколько раз перевожу взгляд с отца на маму и обратно. – Если все пройдет хорошо, я вернусь к утру.
– Смею надеяться, что ты вернешься, даже если все пройдет не слишком хорошо, – мама высокомерно поднимает голову. На секунду она так становится похожа на свою сестру, что я почти пугаюсь. – Удачи вам, Нимфадора. Мы с Тедом позаботимся о мальчике, если потребуется.
Я выхожу в прихожую, подбираю последние необходимые вещи.
– Ремус, можно вас на пару слов? – слышу я за спиной мамин голос. Рем кивает, машет мне – иди, я догоню. Я подхватываю метлу и выхожу на крыльцо. Дверь не закрываю. Вслед мне доносится обрывок фразы:
– Если уж вы взяли ее в жены, надеюсь, вы сумеете позаботиться о ее безопасности...
Меньше чем через минуту Рем выходит вслед за мной. Вид у него озабоченный и виноватый.
– Ну что? – спрашивает он, глядя куда-то на носки моих ботинок. – Летим?
Вместо ответа я машу палочкой.
– Дезиллюминэйт! Отлично, теперь ты меня... а вот теперь – летим, Рем!
***
Убрать волосы с глаз, чтобы не мешали. Подтянуть ремень. Порадоваться, что он снова сходится на предпоследнюю дырочку, что двигаться будет легко и удобно. Вынуть палочку и не убирать ее больше.
– Мам, я... я пошла, – негромко говорю я. – Я...
– Нимфадора, ты уверена, что тебе стоит там быть? – мама глядит на меня, и я вдруг вижу, какая она, несмотря на всю свою красоту, старая и уставшая. – Я, честно говоря, не хочу вслед за Тедом потерять еще и тебя.
Мне очень хочется разреветься и броситься маме на шею. Не ходить никуда. Остаться с Тедди. Родители не должны бросать своих детей, да, Рем? Да?
Я чувствую себя предательницей. Я люблю маму, люблю Тедди, но Ремус, Рем... они дома, они в безопасности, а Рем идет в бой один, без меня, и не только Рем – все наши, кто еще жив. Никто из них не осудил бы меня, но все же, все же...
У меня перед глазами стоят две картины.
Тедди, которого провожает на «Хогвартс-экспресс»"еще больше постаревшая мама. Тедди, который давно не помнит моего лица.
И Тедди, который смотрит на меня совершенно ремусовским взглядом и спрашивает: «Мама, но где тогда была ты?»
Я глотаю застрявший в горле комок и молча киваю.
Тогда мама подходит ко мне и обнимает за плечи.
– Удачи тебе, родная. Вернись живой.
– Я... постараюсь, мам, – с трудом выговариваю я.
Мама отступает назад, на какую-то долю секунды задерживает руку на моем плече.
– Я люблю тебя, Дора, – улыбается она.
– Я тоже, мам, – шепчу я. – Я тоже. Ну а теперь... я все-таки пошла?
@темы: ГП, ФБ, Творчество
