пьет, как храмовник, ругается тоже, а в остальном они вовсе непохожи ©
Когда голове слишком
(горько, радостно, яростно, можно подставить любое слово),
Лучшее средство - занятые руки.
Натягивать основу на ткацкую раму;
Выводить знаки на листе бумаги, чувствуя каждое движение кисти;
Опускать кончики пальцев в белую глину, позволяя ей течь и вытекать из-под рук маленькой круглобокой чашкой;
Хотя бы - подносить к губам эту чашку,
полупрозрачный фарфор, обжигающий пальцы, несмотря на то, что они давно защищены мозолями, -
скрывать лицо за этой чашкой, не позволять губам выражать ничего, -
кроме того, что перед тобой очень вкусный, но очень горячий чай.
Я выбрал - опираться пальцами на темное гладкое дерево,
Трогать - медленную, медленную дрожь, рождающуюся под ладонями,
Еще не звук, но предчувствие, преддверие звука, -
Знать - даже не ладонью, но движением воздуха между рукой и струной.
Так звучит чувство, которое не стало словом и никогда им не станет,
Смысл, которому не нашлось подходящей фразы, чтобы его выразить,
Речь того, кто не привык говорить вслух.
Потом с пальцев срывается первая нота,
И долго, долго, эхом падающей с утеса реки висит в воздухе,
За ней следуют вторая, третья, -
Тянутся, укладываются шелковыми нитями основы,
Последующие превращаются в полотно,
Белый и гладкий шелк траурной одежды.
Что мне остается, кроме этой бессловной речи,
Если я не могу даже додумать до конца собственные слова?
Медленно, медленно падает последний звук,
Завязывается последний узелок полотна,
Катится кисть, оставляя смазанные следы туши, -
И следом за этим я наконец могу заплакать, -
О том, что все, что я собирался сказать,
Уже некому, - и всегда будет некому, - говорить.
(горько, радостно, яростно, можно подставить любое слово),
Лучшее средство - занятые руки.
Натягивать основу на ткацкую раму;
Выводить знаки на листе бумаги, чувствуя каждое движение кисти;
Опускать кончики пальцев в белую глину, позволяя ей течь и вытекать из-под рук маленькой круглобокой чашкой;
Хотя бы - подносить к губам эту чашку,
полупрозрачный фарфор, обжигающий пальцы, несмотря на то, что они давно защищены мозолями, -
скрывать лицо за этой чашкой, не позволять губам выражать ничего, -
кроме того, что перед тобой очень вкусный, но очень горячий чай.
Я выбрал - опираться пальцами на темное гладкое дерево,
Трогать - медленную, медленную дрожь, рождающуюся под ладонями,
Еще не звук, но предчувствие, преддверие звука, -
Знать - даже не ладонью, но движением воздуха между рукой и струной.
Так звучит чувство, которое не стало словом и никогда им не станет,
Смысл, которому не нашлось подходящей фразы, чтобы его выразить,
Речь того, кто не привык говорить вслух.
Потом с пальцев срывается первая нота,
И долго, долго, эхом падающей с утеса реки висит в воздухе,
За ней следуют вторая, третья, -
Тянутся, укладываются шелковыми нитями основы,
Последующие превращаются в полотно,
Белый и гладкий шелк траурной одежды.
Что мне остается, кроме этой бессловной речи,
Если я не могу даже додумать до конца собственные слова?
Медленно, медленно падает последний звук,
Завязывается последний узелок полотна,
Катится кисть, оставляя смазанные следы туши, -
И следом за этим я наконец могу заплакать, -
О том, что все, что я собирался сказать,
Уже некому, - и всегда будет некому, - говорить.
