Снова про "летчиковых детей", снова без самих "летчиковых детей", но с Пашкой Васильевым, снова в соавторстве, что бы я без соавтора делал.
В наличии местный стремный легендариум. Для нормальных людей - он правда стремный. Для поклонников, как его там сейчас, 4 левела - изззвините, без подробностей.
Логически и хронологически - продолжение вот этого:
firnwen.diary.ru/p178623188.htm - А еще есть в наших местах выражение такое - "владова присяга"... - глядел Наш Упырь в сторону, словно про какой-то личный позор рассказывал.
- Ни разу не слышал, - удивился Васильев. - Даже от ваших, ни от кого.
- А и не мог. Его даже не все романе памятуют. Знают, которые совсем наши, из Терничского Округа, но терничские без большой нужды владовой присягой даже не ругаются. Чтоб не накликать чего. А при тех наших, которые из полка, я такое даже спьяну поминать бы не стал. Очень плохая примета, хуже некуда, если в одной части родичи служат, тем более когда родство не по крови, - и такое ляпнуть. К смерти.
Он сказал это так по-будничному просто, что у Пашки по спине мурашки побежали.
- Получается, такое вообще услышать нельзя, только в книжке прочитать? - робко уточнил он.
- Я один раз услышал, - Влад поднял голову, потер переносицу. - Пожалел потом. Но там пол-села слышало, громко было... Погоди, сейчас закурю и расскажу.
Он затянулся, отвел в сторону руку с крепко зажатой сигаретой и заговорил:
- Был у нас в Стежарах... был у меня один приятель-не приятель, так, знакомый. Года на три меня старше. Мне четырнадцать или пятнанадцать было, ему, выходит, около восемнадцати. И... вот не знаю, как сказать. Вроде и не дрянь парень, и с головой, и с руками, а по поселку его за глаза звали Антон Путрез. Как это по вашему-то будет... - Влад задумался. - Гнилой или Плесневелый, так как-то. Даром что по фамилии он Щербан на самом-то деле. Пил он страшно. Опять же - и нечасто вроде, но как напьется - себя не помнит. Было с ним и одной хорошей девочкой как-то... он потом три дня опухший ходил, так его её братья отделали. Стефан, старший, ещё говорил, что если бы Дениска не сама согласилась, то он бы Гнилому вообще голову свернул... ну да не о том я. Один раз было дело - сижу я на заборе, учебник читаю...
читать дальше - Многие сидели на заборе, - пробормотал Ангел, - но немногие считали нужным об этом докладывать...
Влад странно на него покосился, сплюнул докуренную сигарету и запалил новую.
- Так вот. Сижу я на заборе, учебник читаю... я в училище тогда готовился, - а тут Гнилой ползет на рогах. Рукой мне машет еще так и спрашивает - Владька, мол, не займешь на опохмел? Я ему ответил, что летом мне мать денег не дает, а за работу на поле долю еще не платили. Он только рукой махнул, и к себе. А жили они через тот самый забор, на котором я окопался... и вот знаешь, Пашка, как во сне бывает - и смотреть страшно, и отвернуться еще страшнее. Сижу, слышу - у них в доме что-то загремело, как об пол кувшин шваркнули, потом дверь грохнула, и Антона его батька за шкирняк вытащил. Красные оба, как раки, Антон верещит чего-то, а батя его как отчеканил: "Сегодня ты на мать руку поднял, а завтра до владовой присяги допрыгаешься. Так запомни - я такой плесени жизни не давал и в моем дому такому не место. Катись на все четыре стороны. Исправишься - вернешься, загнешься, как собака - плакать не буду. Разве что от стыда, что ты даже помереть по-человечески не сумел". А дальше как наддаст, так Гнилой с крыльца и ссыпался...
- А почему примета-то? - Пашка потеребил рукав. - Да еще такая?
- А разбился он через два дня, Гнилой, - проговорил Влад все так же спокойно, но в глаза не глядя. - Так разбился, что только по мотоциклу и опознали, у него одного на весь район моравский был. А батя его и правда... вовсе не пришел, когда хоронили. На поминки заглянул, встал в дверях, поклонился и говорит: "Простите мне сына, люди, если сможете..." Есть обычай такой у наших, если плохого человека хоронят, родня его винится перед теми, кому досталось, и прощения просит. Дед мой говорил - до Гражданской бывало, что и не прощали. Рядышком хоронили. Ну, тут... у Гнилого брат и сестра были, те хорошие ребята. Никто антонову бате ничего не сказал. Кто-то из баб пожалел даже. А его и правда жалко, хороший мужик, поседел совсем от такого сына. Он и так-то с войны с полосатой головой пришел...
- Дикие все-таки места у вас, Владька, - покачал головой Ангел. - Глухие. Такое водится иногда...
- Так то ж даже не до Большой Войны, а еще до Гражданской... - повел плечами Влад. Пашка внезапно подумал, что "Большая", как говорят белагоры, уже не так режет слух, как раньше, и поправить мгновенно, что война либо Мировая, либо Отечественная, уже не хочется. - Но вообще ты прав. Дикие места. Радио до сих пор в диковинку, телевизора и не видали, телефон в жилом доме я тоже первый раз уже в училище увидел...
- Влад, ты досказывать-то будешь? - Пашка снова потеребил рукав. - Что с ней не так, с присягой-то? Ты это... если не туда лезу... Ну что с ней не так, кроме того, что веру менять? Я ведь так понимаю, мало одной веры, чтобы даже поминать потом боялись?
- Не только веру, - кивнул Влад. - Там много хуже. Ты не торопись. Все расскажу.
- Владе... - Ангел осторожно тронул напарника за плечо. - Эк тебя... ты ж даже когда страшилки травили, про эту присягу рассказывать отказался. А тут вдруг...
- Потому и отказался, что страшилки. Наши их слушают-то - гогочут, ровно бабкины гуси... и страшилки какие, опять же - как к мельничихе покойный хахаль ходил, а она ему горшок со щами на голову надела? Или про тещу-ведьму? А тут история на самом деле такая, что любой мертвяк второй раз от страха помрет и сам в землю зароется. Ну... а студенту можно. Он поймет. Он, наверное, даже поймет, почему при Марко с Ромкой эту присягу грех и поминать.
- А тебе при мне можно? - хмыкнул Ангел.
- А мне при тебе можно. Мы с тобой пока не братались, это раз. А два - ты же эту историю лучше меня знаешь...
- Ну так уж и лучше...
- Лучше-лучше. Я на все эти истории с литературами налегать начал, только когда узнал, что в училище с тройками не берут, а до того в слове из четырех букв пять ошибок делал.
- А я половину твоих историй от тебя впервые услышал, даром что в семье и военные историки есть, и филолог где-то завалялся... Ты рассказывать-то дальше будешь? А то совсем Пашку замучаешь, да и сам изведешься.
- Себя не замучаю. Сейчас. Пошли только под крышу? А то небо скучает, вот-вот захлюпает.
Они поднялись выше по крыльцу, под широкий козырек. Влад уселся на перила, одной рукой раскурил очередную сигарету, второй сгреб ползущую по стене плеть дикого винограда.
- Напарник, если что, будешь поправлять... Значит, так дело было. Отец у князя Влада был... тоже Влад, кстати, имечко в роду частое. Если будут говорить про Влада Тернича - так это не ошибешься, это про отца. Младшего - того либо Кровопийцей, либо Аспидом, иначе и не поминают. А отец был... ну вот сложить меня с Рыжим... в смысле, с Ромкой Красточовкой, да еще раскормить немножко - самое то будет. Могучий мужик был. И желания у него могучие были. Воевал, как бешеный, пил, как в бочку, любил, как завтрашний покойник. Ну и детей было соответственно. Правда, все больше девочки. Про сыновей Влада Старого говорят, что их то ли всего два и было, то ли всего два выжило, то ли о прочих сам князь не знал.
Старшего-то он своего завел, еще не женившись. Говорят, по молодости, первым победам радуясь. Говорят, на матери старшего он жениться хотел, даром что незнатная. Только не успел. Она возьми да родами помри. Сынок-то родился в отца, могучий, а мать собой была маленькая. Надорвалась, выходит.
Ну что было князю делать? Взял мальчишку к себе, растить стал. Потом, ясное дело, пришлось жениться... У нас же как по обычаю, незаконный сын наследует имя и землю, только если отец его мать в жены берет и других сыновей не имеет. Про князя Штефана Радуница вон рассказывали, что он Марику-Ткачиху в жены взял и до самой смерти с ней не ложился - чтобы никто у сына его имя и землю не перебил, пусть даже и родной брат... - Влад бросил окурок, придавил ботинком, откашлялся и зажег очередную. - Ну, а тут никак не выходило по обычаю, хоть ты порвись. А сына Влад Старый хотя и любил, но мир с соседями любил больше. Тут когда под боком усмане, и не такое гадючье кубло залюбишь, не то тебя сначала в спину ударят, потом наследников порежут, а потом земли поделят. А если бы князь поперек обычая пошел - так какой сразу повод хороший...
Наверху, над крыльцом, медленно начинался дождь. сначала тихий, шуршащий, потом громче, с дробным стуком.
- Так что пришлось завести и законную жену, и законного наследника, - подытожил Влад. - А старшего сына... не знаю, как Тернич-Старый его растил, про это у нас не рассказывали, но про то, что выросло, я разных мнений не слышал, у всех одно было. И говорили так, что из старшего брата младшему вырос сначала защитник, потом учитель, а потом друг, советник, и... а вот нету у вас такого слова. Его и в белагорском-то нет, местное оно, терничское...
- Мы же с тобой сошлись, что вернее всего будет "телохранитель", - подал голос Ангел.
- Верно, да неверно, - Влад пожамкал в кулаке виноградный лист. - Не знаю, как одним словом, в общем. Человек такой, который как щит, только человек...
- Ну так защитник и будет... - пожал плечами Пашка.
- Не то. Совсем не то. Понимаешь... тут правда, совсем как тот щит, который неживой. Которому правильно за другого не то что жизни не жалеть, а даже так, чтобы боль на себя брать, и не чувствовать. И чтобы любой удар - сначала по тебе, а уже по тому, кого бережешь - только через смерть твою... нет, правда, нету у вас такого слова.
- Ну ладно, пускай щит, - Пашка потчесал затылок, - но при чем он тут, этот... Владович?
- Угадал, - хмыкнул Наш Упырь. - Именно что Владович. Тоже обычай - когда сын незаконный, но заметный, достаточно, то есть, заметный, чтобы с него новый род начинать, то родовое имя дается по отцу. Вот Димитру дали. Он одной породы с царевичем Георгием был, по нему уже в пятнадцать лет видно было, что место за плечом у князя он себе не родом, так оружием получит.
- Ну Владович, ну оружием, но что он тут делает?
- Да как тебе сказать... - Влад разжал ладонь, стряхнул скомканный лист на землю. - А как ты думаешь, кто у Влада войском командовал там, где сам Влад не дотягивался?
- Ну и?
- А что "и"... - Влад оторвал с лозы еще пару листьев и стиснул их в кулаке. - Вместе они против усман стояли, вместе усманам и достались... а после, как от князя Влада присягу потребовали кровью скрепить, он Димитру катом сделался.
- Че-го? - хлопнул глазами Пашка. - Влад, это... как вообще? Не понимаю...
- А что тут понимать?! - голос Влада упал почти до шепота. - Ножом, бичом и клеймом.
Сигарета догорела до фильтра, гориславич затянулся, поперхнулся и закашлялся. Ангел покосился на него, потом на Пашку, и мягко проговорил:
- Ой, Павле. Есть такая птичка - на иве живет...
- Какая птичка?! - взвыл Пашка. - При чем тут птичка?!
- ... наивняк называется, - невозмутимо закончил Ангел.
- С ними как с людьми, а они издеваются...
Пашка совершил немыслимый с точки зрения гориславичей жест - одну ладонь затолкал под мышку, а второй зарылся в шевелюру.
- Прости, Павле... - Влад затушил остатки сигареты о перила. - Трудная история. Я же у своего отца спрашивал, что это за присяга. Ну, после Гнилого... Так он мне и. В деталях. Помнят у нас хорошо, вспоминают только редко.
- Да к черту детали твои... ты мне объясни - ну почему? Зачем?
- А помнишь, что мы с тобой про товарища Власова говорили? - Ангел очень спокойно повернулся к Васильеву. - Так князю Владу тоже не одна жизнь досталась. Ему и княжество усмане сохранили, и войском помогали, и остатки дружины своей он домой увел... кто захотел с ним уйти после всего, конечно. Были кто и не захотел, честную смерть выбрал.
- Честную и паршивую, - подал сбоку голос Влад. - Да и было там той уцелевшей дружины - десятка три от силы... Павле, если ты и тут про "это как" спросишь - уж прости, по шее стукну, не могу больше.
- А... - заикнулся было Пашка.
- А вот представь себе, что кому-то очень умному приспичило, - какое-то вертевшееся на языке выражение Влад явно проглотил, - добыть себе, скажем, Мадьяра, ну, полковника нашего, Надя. Живым, и по возможности целым. Как ты думаешь, скольких мы должны положить, чтобы такое допустить? Я так думаю - самое меньшее девятерых из десяти. Ну так и тут - хорошо дрались...
- Да я вообще не про то спросить хотел, и вообще даже наоборот. Как получилось, что там вообще живые остались?
- По-дурацки, - хмыкнул Влад.
- Я так понял, что там с обеих сторон пачка случайностей... - начал было Ангел, но Влад оборвал его:
- Да какое случайностей... Влада Тернича паша велел брать живым любой ценой. А вот дальше разное говорят. Одни - что ранен был и сознания лишился, а дружина без князя бежать хотела, да не смогла. Другие - что усманский военачальник к нему прорубился, меч к горлу приставил, и велел приказать оружие бросить. Третьи - то же, только про меч не к владову горлу говорят, а к димитрову. А четвертые - так и вовсе что Влад от большого страха сам сдался, когда окружили его усмане...
- А сам ты как думаешь? - Пашка взглянул роману в глаза. - Как оно было?
- Никак не думаю. Отсебятины додумывать не хочу. А чтобы наверняка знать - так меня там не было, - Влад повертел в пальцах окурок. - Хотя страшно-то наверняка было. И не одному Владу. Пусть что хочешь говорят про Димитра, а страшно от брата смерть принимать.
...Пашка потом не один раз вспоминал и этот разговор, и шуршащий дождь, и белые до прозрачности глаза бешеного романа. Особенно после того, как в собеседники ему остался один Ангел. Вспоминал и думал, что, выходит, неважно, по обряду, по крови или так просто, как есть - все равно сработает. То, что на самом деле Пашка Васильев в приметы, конечно же, не верил, не помогало. Совсем.