[Nior]

И продолжаю с блэкофанфиками.
Вообще хотел сегодня выложить текст про Тонксов, но добрая-добрая Электра вынесла мне мозги Вальбургой, поэтому тут будет текст не про Тонксов. Хотя и не про Вальбургу, как таковую, конечно.
Маленькое предисловие, оно же преамбула: я долго, больно и мучительно пытался написать про разных Блэков и одиночество. Разные Блэки получились, кто лучше, кто хуже. Одиночество - не уверен, что получилось вообще. Писалось долго, больно, местами матерно, но в итоге все равно пошло только во внеконкурс, чему я не рад, но и особо по этому поводу не страдаю.
Да, бета - наш самоотверженный кэп в лице  vlad.
Текст чуть-чуть исправлен относительно того, каким был выложен на ФБ, и название я тоже поменял.
Допущено небольшое АУ относительно родового древа, и Альфард в этой истории - старший, а не младший брат Вальбурги.

Не оставляй меня в темноте или Раз, два, три, четыре, пять.

Под катом пять историй от пяти разных первых лиц. Истории преимущественно несчастливые, хотя исключение есть. Одно.

Раз. Вальбурга.1985 год.

В доме темно и грязно. На лестнице сор. В углах паутина. На стеклах многомесячная пыль.
Когда этот паршивый домовик успел так запустить дом? Где его носит? Где их всех носит?! Почему я никого не слышу? Как будто заживо похоронена, и собственный дом пахнет могилой.
В зеркале – сухое лицо с серой морщинистой кожей, волосы – как будто тоже засыпало пылью, платье кажется старым и истрепанным…
Ненавижу зеркала.
Кричер, паршивый домовик, немедленно убери осколки! Кричер, куда ты пропал, дрянь такая?!
Где вы все, проклятье на вашу голову? Как вы смели? Превратили меня в больную старуху, оставили одну в старом доме и ушли. Сделали так, чтобы я слышала, как все вокруг умирает… как же я вас всех ненавижу.
Орион, бесхарактерный слизняк, по какому-то недоразумению назвавшийся моим мужем! Слабак, размазня, хлюпик, неспособный воспитать собственных детей! Жалкое существо, подобие мужчины, как ты смел позволить уйти из дома своему родному сыну? Как ты посмел стерпеть подобное унижение? Как ты допустил подобный позор? Почему один твой ребенок стал предателем семьи, а второй пропал без вести? Ты, только ты, слабовольная мразь, виноват во всем, только ты, мерзавец, по ошибке родившийся Блэком, только ты мог после всего, что ты натворил, после того, как я осталась без сыновей, умереть и бросить меня одну в этом доме, где пахнет пылью и мертвыми цветами, где я боюсь подниматься по лестнице, где мне все время кажется, что я столкнусь с чьим нибудь призраком... тварь, гнусная тварь, самый жалкий из Блэков, будь ты проклят!
Сириус, предатель собственного рода, осквернитель чистой крови, ублюдок, магглолюб, приятель грязнокровок! Если бы я не рожала тебя, если бы ты не был плотью от моей плоти, я назвала бы тебя грязным ублюдком, но видит великий Салазар, ты – мой родной сын. Я любила тебя, паршивый, мерзкий мальчишка, любила больше собственной жизни, но ты наплевал на мою любовь. Я хотела для тебя всего самого лучшего. Лучшего факультета, лучших учителей, достойнейших друзей, высокой судьбы… но ты предпочел своих ублюдочных дружков, этого приятеля грязнокровок Поттера, эту маггловскую шлюху Эванс, этого паршивого нищеброда Люпина, этого дрянного замухрышку Петтигрю… Ты посмел бросить меня, сбежать из дома, и посмел оставить здесь столько себя, посмел оставить эти маггловские картинки, эту отвратительную мазню, посмел заставить меня ждать тебя, даже зная, что ты не вернешься… предатель, изменник, ублюдок собственного рода, сын мой, будь ты проклят!
Альфард, мой родной брат, мой любимый брат, дракклов магглолюб, вонючий защитник всяческой грязнокровной дряни! Ты знал меня лучше многих, лучше моего собственного мужа, ты вытирал мне сопли, когда я была еще маленькой девчонкой, ты носил меня на руках, когда я не могла уснуть, ты читал мне сказки и играл со мной в шахматы, ты любил меня, как мало кто другой… и все же посмел поддержать моего негодного сына. Посмел принять его, а не мою сторону! Я ненавижу тебя, предатель, хуже чем предатель, будь ты проклят, Альфард, слышишь?!
Регулус, мальчишка, несчастный сопляк… ты был моей последней надеждой, моим последним шансом. Я так гордилась тобой, ты был мне так дорог, ты был всем, что у меня осталось… как ты мог, как ты смел пропасть, не оставив ни слова, ни записки, ни следа, не оставив мне ничего, как ты мог, Регулус? Я не знаю, жив ты или мертв, прячешься от меня или от своих друзей-Пожирателей, я не знаю, где ты и что с тобой, мой бедный мальчик, мой Регулус… как бы я хотела увидеть тебя сейчас, услышать, узнать, что с тобой, даже если ты, как Сириус, сбежал из дома… Регулус, я виновата перед тобой, я никогда тебя не любила так, как Сириуса, я никогда так не ненавидела тебя, я никогда так не ценила тебя, все твои достоинства принимала, как должное… как же я виновата перед тобой, Регулус…
…как же мне темно и душно… Кричер, проклятый домовик, где ты?! Дай мне воды, Кричер! Ты слышишь меня, жалкое ты создание?! Кричер! Кричер?! Кри…

Два. Сириус. Приблизительно 1982 год.

…останется ли кто-нибудь из вас со мной? Питер, Рем, Джеймс…
От стены до стены – не больше трех шагов.
Останется ли кто-нибудь из вас со мной?
Пустой вопрос.
Бессмысленный.
Из вас… из нас четверых действительно жив сейчас только Рем. Я не считаю Петтигрю – Хвостик, с которым мы дружили в школе, то ли умер, то ли пропал без вести, а считать своим другом шпиона и предателя мне попросту противно.
Тем более я не считаю себя. Я не хочу жить. Это все тело, глупое тело, которому противно просто так лечь и сдохнуть…
Питер, Рем, Джеймс. Хвост, Луни, Сохатый. Мои друзья. Моя семья. Моя настоящая семья, не то что в доме на площади Гриммо. Самое дорогое, что у меня было.
Когда все так перевернулось? Почему я не успел отследить, как один из моих ближайших друзей предал другого? Почему я сам, собственными руками, помог ему в этом? Казалось бы, уж я-то мог подумать, мог быть всегда настороже. Я ведь вырос в доме, где нельзя иначе. Как я мог забыть, что наши враги росли в таких же домах и пользуются теми же методами? Как я мог, как я смел не заметить среди нас предателя?
Боже, Сохатый, как же я виноват перед тобой и Лили. И ты, и Рем, вы могли ошибиться. Ты вообще никогда ни в ком не видел плохого, за исключением разве что Нюнчика. Луни так дорожил нами, что ни за что не заподозрил бы Хвоста даже в краже пирожного со школьной кухни. Лили имела привычку жалеть самых отъявленных мерзавцев… только я мог что-то изменить.
Только я виноват в том, что вы погибли.
Сохатый… я был бы рад встретиться с тобой как можно скорее.
Но я боюсь одного – что ты, как всегда, поймешь, что я думаю, безо всяких слов. Как это было раньше, когда ты еще был жив.
И что ты, как всегда, со мной согласишься. Согласишься, что я предал вас, что я виноват в вашей смерти, виноват в том, что ваш сын остался сиротой и растет с магглами…
Согласишься со всем, что я думаю. И отвернешься.
Мне страшно, Джеймс. Пожалуй, это одна из немногих вещей, которых я действительно боюсь сейчас – что ты там, где ты сейчас, посмотришь на меня, и отвернешься.
И ведь будешь прав.
Ты был мне в самом прямом смысле дороже брата, а я ничего не сделал ни чтобы спасти тебя, ни чтобы хотя бы за тебя отомстить. Эта скотина, этот чертов Петтигрю, все еще жив. Я не сумел даже прикончить его, проклятую крысу.
Счастливчик Блэк. Неудачник из неудачников.
Жалел бы себя, наверное, если бы не понимал, насколько даже мое нынешнее положение лучше того, что случилось с вами.
Знаешь что, Сохатый? Просто не переставай мне сниться.
Если я, хотя бы во сне, буду видеть вас такими, как на свадьбе, мне будет хоть немного легче.
Может быть, мне даже хватит сил выбраться отсюда, отыскать Петтигрю, и наконец-то заставить его ответить за то, что он с вами сделал.
Просто не оставляй меня одного, Джеймс.
Просто не оставляй меня…

Три. Белла. Конец 1981 или начало 1982 года.

Я не заплачу.
Не закричу.
Не стану выть и кидаться на стены.
Никто, никогда этого от меня не дождется.
Хотя, конечно, вернее было бы сказать – “больше никто и никогда”.
…хотя, конечно, какое это имеет значение, если Тебя больше нет?
Но Тебя не может не быть, Ты просто обязан уцелеть, обязан вернуться – как иначе могло выйти, что я все еще жива? Если бы Ты действительно умер, я бы просто перестала быть.
Ты так ценил меня, так гордился мной, я была Твоей лучшей ученицей, самой верной, самой преданной…
Прочим не понять меня. Никому из них не понять, как это – быть не подчиненным, не вассалом, не союзником, даже не другом – частью целого, продолжением руки, единой плотью; не подчиняться, не служить, даже не любить – принадлежать всей собой.
Мой Лорд, Ты не можешь, не мог, не должен был умереть. Ты не мог оставить меня – рукой без тела, телом без души…
…холодно. Темно. Перед глазами – такой туман, что не видно собственных пальцев. На щеках…
Нет. Я не заплачу. Никогда. Ни за что. Я выдержу любую боль, любой ужас ради Тебя. Я даже смерть заставлю мной подавиться…
…холодно. Темно. Страшно. Здесь почти верится в то, что я осталась одна, что никто и никогда больше со мной не заговорит, не прикоснется. Что никто меня даже не услышит. Что я жалка, беспомощна и бесполезна.
Меня трясет.
Я сжимаюсь в комок, пытаюсь спрятать лицо в ладонях. Я ненавижу себя за слабость, за беспомощность, за то, что я…
Кусаю пальцы, но не чувствую даже боли. Останавливаюсь, только когда чувствую на губах мерзостный вкус нагретого железа. Смотрю на свои руки, и понимаю, что они все в крови. Кто бы мог подумать, что чистая кровь Блэков так отвратительна на вкус.
Вытираю руки о подол. Эти тряпки все равно не жаль.
Касаюсь щек, глаз…
Этот раунд я выиграла. Руки, губы, кажется, даже шея перепачканы в крови, но ни капли, ни следа слез.
Значит, остальное мне тоже по силам.
Я выживу.
Я сохраню рассудок.
Я дождусь Тебя, здесь, или где бы то ни было еще.
Ты вернешься, мой Лорд.
Ты вернешься ко мне.
Ты просто не можешь не вернуться.

Четыре. Регулус. !979 год.

Мама, я боюсь.
Боюсь смотреть на черную воду, боюсь в ней отражаться, боюсь темноты, боюсь этой чаши с зельем, боюсь того, что собираюсь сделать.
Я должен, но мне страшно даже взять в руки эту чашу. Как будто внутри свернулась живая гадюка, и она немедленно вцепится мне в руку, стоит только ее коснуться. Впрочем, зная Темного Лорда… то, что налито в эту чашу, несомненно гораздо опаснее гадюки.
На мое счастье, я хотя бы примерно представляю, что это за дрянь и как она действует.
Правда, от этого только страшнее.
Мама, что бы ты сказала, узнай ты, что я выступил против собственного… хозяина? И что бы ты сказала, узнай, почему я так поступаю?
Мама, мне восемнадцать лет, и я уже успел больше, чем многие мои сверстники… и я имею в виду отнюдь не самую светлую сторону мироздания. Я убивал, в том числе людей, которые никак, никак не могли защититься. Я применял Непростительные заклинания, и уж разумеется не к крысам. Я почти научился не жалеть и не щадить никого…
…если бы не Кричер.
Это глупо, это смешно, это бессмысленно. Я пожалел домовика. Раба, слугу, предмет, ходячую мебель. Нет, я позвал его обратно не из жалости, даже не из любопытства – из жгучего желания знать о планах Лорда чуть больше прочих, быть ему чуть полезнее, предугадывать, что может от меня потребоваться…
…а потом я увидел жалкое, трясущееся, скрюченное тельце эльфа, и понял, что, кажется, никого больше не убью во имя Темного Лорда. Что я ничего больше не сделаю ради человека, для которого нет разницы между магглом, грязнокровкой, домовиком, и, скажем, мной. Он возьмет все, что может взять, использует так, как захочет, а то, что останется, в лучшем случае выкинет, как ненужный хлам. В худшем же – проследит, чтобы от того, кто так плохо используется, не осталось и следов.
Впрочем, от меня тоже вряд ли останутся какие-то следы. Круги на воде не в счет. Утешает, что я сам выбрал именно такой вариант и именно такой исход. И то, что сейчас Темный Лорд хотя бы на какую-то долю себя в моей власти.
Слышите, больше-не-мой-Лорд? Я многого боюсь, но я могу позволить себе роскошь не бояться вас.
Чаша обжигающе холодна на ощупь.
Первый глоток зелья ровно такой же.
За ним второй, и третий…
Мама, я сделал все правильно. Мама, ты не понимаешь, ты не можешь понять… он поступил бы с тобой, со мной, со всеми нами так же, как с Кричером. От нас всех осталась бы измученная высохшая оболочка. Мама, мама, почему ты так смотришь на меня? Почему ты отворачиваешься от меня, как от предателя? Отец, пожалуйста, скажи маме, пожалуйста, скажи ей…
…пятый, шестой…
Сириус, я клянусь тебе, это правда, почему ты мне не веришь? Почему? Почему ты ненавидишь меня? Только потому, что мама… Сириус, все это сейчас не имеет значения. Я просто прошу тебя… просто расспроси Кричера, Сириус, а уж дальше… неужели среди твоих друзей, среди настоящих друзей, которые у тебя всегда были, неужели среди них не найдется того, кто сумеет справиться с тем, кто без половинки своей души даже более жалок и беспомощен, чем простой человек? Сириус, я прошу, я умоляю, это важно… Сириус, выслушай же меня!..
…восьмой, девятый…
Мама, мне больно. Я не могу больше. Я не справлюсь. Пожалуйста, скажи мне хоть что-нибудь, прошу тебя. Хоть что-нибудь, чтобы я сумел закончить мной же начатое…
…десятый.
Мама, у меня получилось. Ты бы гордилась мной. Ты бы… как больно. Как хочется пить… Мама, пожалуйста, хотя бы один глоток воды!
Мама, мамочка, ма…

Пять. Тонкс. Весна 1998 года.

Я просыпаюсь посреди ночи от того, что кто-то внизу хлопает дверью. Сжимаю под подушкой палочку, стараюсь затаиться, не двигаться, слиться с постелью. Вслушиваюсь – не проснулся ли Тедди?
Тишина.
Пара секунд тишины, а потом – громкие, уверенные шаги человека, которому незачем и не от кого прятаться.
Крепче стискиваю палочку, скатываюсь с кровати на пол, больно стукаюсь коленкой. Сжимаю зубы, чтобы не завыть.
Шаги приближаются.
Тедди спит в соседней комнате. Неужели не успею к нему добраться?
– Эй, Дора... – скрип открывающейся двери, – ты спишь? Я тебя разбудил?
Я шумно выдыхаю и поднимаюсь на ноги.
– Разбудил. Слушай, Ремус, чертов ты оборотень, ты не можешь в следующий раз не подкрадываться так? Хоть бы окликнул, а? А то ведь угостила бы боевым...
Он обнимает меня.
– Родная, ты скоро совсем чокнешься...
– Я уже чокнулась, – сердито ворчу я. – Вышла замуж, родила ребенка, сижу с ним дома, в то время как...
– Чшшшш, – Рем прижимает палец к моим губам. – Тише, тише...
Я утыкаюсь носом в его плечо и стремительно линяю из маскировочного серого в мой любимый ярко-розовый.
– Ремус Люпин, ты дурацкий, несчастный... – я действительно чувствую его кожей. Вот прямо сейчас я точно знаю, что вверху, над моей головой, он улыбается.
– Счастливый, – поправляет меня он. – Самый счастливый оборотень на свете. Дора, помнишь, что мы с тобой говорили про крестного?
– Угу... – я поднимаю голову. – И?
– Я его видел сегодня. Он согласился.
– Уииииии! – радостно взвизгиваю я. Рем смеется, подхватывает меня на руки и кружит по комнате, а потом роняет на кровать и целует. Нос, торчащие надо лбом пряди, щеки, уши, губы...
Удивительно, но Тедди даже не подумал проснуться от нашей возни.
Я лежу, пристроившись головой на коленках Рема. Он гладит меня по голове, как маленькую.
– У нашего сына будет самый лучший в мире крестный, Дора. И если со мной что-нибудь случится...
– Эй! – я протягиваю руку и дергаю его за рукав. – Как прикажешь это понимать? Ты опять собрался куда-то один? Без меня?
Он качает головой. Я придаю своему лицу самый злобный вид из возможных.
– Запомни, Ремус Люпин, если ты вдруг вздумаешь уйти и бросить нас с Тедди...
– Никогда, – выговаривает он тихо, но очень внятно. – Слышишь? Никогда, ни за что я тебя больше не брошу. Родная моя, хорошая, любимая, я всегда буду с тобой, что бы с нами ни случилось...
– Всегда-всегда? – недоверчиво зажмурившись уточняю я.
– Всегда-всегда, – очень серьезно повторяет он. – Ты больше не останешься одна. Я обещаю