Ничего не изменится, говорили,
Ничего.
А теперь говорить-то более нечего.
У границы - колючка, и у могил - кресты...
...у тебя есть я. У меня остаешься ты.
И как пили чай, и как дуло из всех щелей,
Как стояла зима, и не было раньше злей,
И потом, такой, наверное, тоже не было.
Как бежали домой, и над нами звенело небо.
И как холодно было, и трещина под окном,
Одеялом забитая; в восемь утра в кино,
И как были двое - средь холода и зимы.
...у меня есть мы. У меня остаемся мы.
И как были злые, голодные времена;
Как смеялись, что если однажды придет война,
То мы будем - от голода, а не со зла -
Дезертиры и мародеры; и как была
Ночь с зимы на весну, разговор и еще один,
И еще, и еще, и как потом уходил
В темноту, не смотря назад, ни один из нас.
... но была весна. Ведь была же у нас весна!
И как ты сказал - мол, больше не напишу.
И как я - под обстрелом сплю и варю лапшу.
И как город стынет - обрезаны провода,
И как эхо от "некогда" слышится "никогда",
Как текут часы; как в сны залетает снег...
Но когда ты придешь и будешь стрелять по мне,
Ничего не изменится.
В сущности - ничего.
И сказать - отсюда и далее - нечего.