Знаешь, если быть там долго, ломается датчик,
Зашкаливает счетчик,
Начинается с простой неудачи,
Продолжается нелепейшими просчетами.
Забываешь зарядить обрез или револьвер,
Не замечаешь следов на сырой траве,
И в конце концов пьешь из какого-нибудь ручья.
Нет, в этом глотке не яд,
Яд влился в кровь гораздо раньше, сильнее и глубже,
С первого шага через границу, в поющие камыши.
И с тех пор - никаким паленым спиртом не заглушить.
Говорят, эти твари, проклятые эти ши,
Всегда забирают лучших. Лучших из лучших.

Сначала ты ходишь в Пустоши, потому что за это платят:
Будет матери хлеб, будет невесте платье,
Будет горсть патронов под застреху на черный день.
Ты пока не понимаешь, насколько уже в беде.
Потом ты впервые встречаешь живого, страшного, сереброглазого,
И сердце пропускает удар, 
И ноги почему-то забыли, как сделать шаг.
А потом стоишь у колодца, и хочешь отмыться от этой заразы,
И по пальцам течет ледяная вода,
И дрожишь - вдруг она перестанет тебя отражать?

Потом не ходишь в Пустоши - месяц, другой,
Я знал такого, что продержался года два.
От него несло такой горечью, такой звериной тоской,
Что забываешь человеческие слова.
Дальше больше, он говорил. Дальше они всегда забирают еще.
Ты видел, как они танцуют в майскую ночь,
Под текучей, медовой, поющей навзрыд луной?
Ты не видел? Не было больно, горько, и горячо?
Не хотелось бежать и рухнуть перед ними в росу и траву,
И сказать - все забери, только скажи, как тебя здесь зовут?
И они ловят тебя и уводят в свой неумолчный круг,
И ты пьешь из полупрозрачных, полупризрачных рук,
Пьешь их вино, или что у них там золотое, как летний день, - 
Вот тогда все идет окончательно по звезде. 
Я навряд ли умру, он говорил. Они поймали меня на крючок.
Когда мне станет страшно и горячо,
Выйду в пустоши, встану среди камыша,
И просто забуду как это - чтобы дышать.
Как там говорят, в меч, пса или коня?
Пожалуй, этого будет достаточно для меня.

Я соврал тебе, друже. Я видел, как они пляшут. Только из рук не пил.
Потому мне пока есть куда отступить.
Есть куда уходить,
И горячее сердце бьется в моей груди,
Я решил для себя, что до срока я не умру.
Я пока не тень, не туман, не колокольчики на ветру,
Мои руки пахнут порохом и табаком,
И я помню как зовут моих мать и отца, 
Я помню, где и зачем я построил дом,
Я хочу туда возвращаться и там оставаться.
Я иду сквозь серебро и туман, 
Мне на плечи падает первый снег.
Власти их нет надо мной. Пока еще нет.
Главное - не выйти за околицу на Самайн.