... правда, конца у него пока нет. Допишу - выложу.
БРАТИШКА (игра).
Спи, братишка, я не знаю, почему мы все такие... Пилот, "Братишка".
Моей братишке Даэлот (Хэльгонду) посвящается...
1.
Подготовка к игре затянулась на лишнюю неделю - внезапно заболел Финрод, а ещё двое из нашего отряда застряли на даче у Берена. То есть, Эленриэля.
Путались мы вообще страшно. Ибо в нашей пёстрой компании и Финродов, и Беренов было по две штуки - один по игре, второй по жизни. А пожизненного Финрода половина нашей компании впридачу знала, как Бенедикта. Точно так же, как меня саму одна половина народа называла Финдэ (трудно, что ли, полностью "Финдэнарэ" выговорить? Или хотя бы сокращать до второй половины имени, а не до первой?), а вторая - Гэлрэном (причём по игре меня при этом звали Гилнором). Так что фразы типа "скажи Финроду, который Олмер" или "а ты Берену, который Эленриль, звонила?" были ещё не самыми страшными. Мириэль, как-то заговорившись, выдала: "Спроси у Финрода, который Берен". Присутствовавшие попадали. А Финроды и Берены потом все вчетвером выясняли, кого она имела в виду.
Не знаю, как кого, но меня и Даэлин (та же часть народа, что знала меня, как Гэлрэна, попыталась было перекрестить Даэлин в Дайолена, но разве ж такую канонистку перекрестишь? Я её лично Элхэ поименовала. Поимела с этого исключительно по шее, после чего больше с именами к Даэлин не лезла. Хотя Даэлин она тоже стала не без моего деятельного участия) глючить начало ещё до игры. Беда в том, что наша квента на игру слишком совпадала с жизнью. По игре мы были братьями, причем Даэлин (она же Хэльмегил) во все наши дела вмешалась исключительно из-за меня. По жизни всё обстояло практически так же, разве что по крови мы братьями не были (но считали себя таковыми давно и прочно). Во все наши дела Лин и по жизни ввязалась только из-за вредной, противной, но в тяжёлой ситуации (тяжесть ситуации состояла в том, что в отряде Финрода, кроме самих Финрода и Берена, было на тот момент всего двое эльфов, одна из которых впридачу - хрупкая девушка) тем не менее не оставляемой меня. А талант уговаривать людей и нолдор, когда мне это нужно, у меня воистину в крови. С Даэлин доуговаривалась до совместных телефонных глюков на тему "что я без тебя буду делать". Глючила в основном я, но братшке моей по квенте и полагалось вести себя гораздо сдержанней меня. Она мне заявила лишь, что она без меня вполне выдержит (и было сие не актом цинизма, а констатацией факта, меня, как ни странно, обрадовавшего) и что если мне что-нибудь сорвёт по игре, успокаивать она меня будет подзатыльниками, потому что ничто другое на меня не действует.
читать дальше-... Лин, а если у меня пожизненная истерика будет?
- Если у тебя будет пожизненная истерика, то у меня скорее всего будет поигровая смерть.
- Ммм?..
- И вовсе не в смысле, что я твоих истерик не переношу, а в смысле что пока я по игре жив, тебя вряд ли до такой степени вынесет.
- Ну а всё-таки?
- Тогда тебя пусть Финрод успокаивает. Или Берен.
- Или Саурон, - добавляю я тоном, средним между жизнерадостным и издевательским.
- Нарэ (Лин - единственная в мире сущность, не изгаляющаяся над моим именем), я не знаю, как по жизни, но по игре Саур с истеричным нолдо может сделать только одно: убить. Мы, конечно, все обречены, но... - и тут до Даэлин доходит, что я тоже говорю, не слушая её.
- И я попаду в мандосник, и увижу там тебя...
- Отцу бы вашему ваш характер, брат мой! Феанаро Нолофинве на Хэлкараксэ бросил, а дочь его готова раньше времени отправиться к Мандосу, лишь бы не оставаться без своего брата. И почему у вас в Первом Доме вечно такие крайности?
- Лин, по жизни я, конечно из Первого Дома, а ты - из Второго, но по игре-то мы оба из Третьего!
Даэлин фыркает в трубку.
- Ну, ты ещё с зимы из Третьего Дома. Кстати, ты долго тогда без голоса ходила? Неделю?
- Да нет, дня два максимум...
Дальше разговор плавно перетёк на наш зимний "Поход через Томькараксэ", где брат мой Даэлин играла Фингона, а я - Финрода (так что Финродов у нас было, можно сказать, даже три экземпляра). Повспоминав, как я в сием качестве сначала отморозила пальцы, играя на флейте (ну такой вот я монстр-менестрель, мне легче без пальцев остаться, чем тишину терпеть), а потом сорвала голос, подпевая Государю Финголфину (как ни смешно, им был наш теперешний Саурон), и поразводив стёб насчёт нолдор с сорванными нервами и поехавшей крышей, мы с Лин расцепились.
До игры оставалось два дня.
2.
Если за день до игры моя квартира напоминала ну очень бывший Минас-Тирит (по степени разнесённости), то после наших с Мириэль и Ильвен (она же Флора) стараний она стала похожа на вполне настоящий Тол-ин-Гаурхот. Настолько настоящий, что хозяйкой сего помещения я себя чувствовать не могла - в лучшем случае гостьей, и гостьей незванной. Очевидно, Ильвен переживала нечто подобное, потому что в комнаты мы обе без крайней необходимости даже не совались - пили чай на кухне (она же по совместительству мандосник). Мириэль же из чистой тёмноблоковской вредности за чаем являлась раз пять, и неизменно утаскивала его в комнаты, не реагируя на фразочки типа "С паршивых эльфов хоть чая стакан?" А, если честно, мы уже начинали нервничать.
Первым из всех участников действа пришел Саурон. Вернее, он первым позвонил на сотовый Мириэли, и мы всей компанией отправились его встречать на остановку, ибо в своей твердыне, то бишь моей квартире, он до того был лишь пару раз, а найти моё обиталище без провожатого в моём лице почему-то затруднялись даже те, кто там дневал и ночевал (прям не квартира у меня, а Гондолин какой-то!). Следующими туда же, на остановку, заявились Финрод и Берен - пожизненные Финрод и Берен, по игре Финрод был Эдрахилем, а Берен - нарготрондским менестрелем по имени Эленриль. Четвёртым появился Берен (пожизненный Брэнд), пятой - ещё одна девушка из Тёмного Блока (из знакомых Мириэли, я до того её даже ни разу не видела, знала только, что по жизни зовут её Леной), шестым - Финрод (пожизненный Олмер) и последней - Даэлин. Опоздав на пятнадцать минут и этим заставив пунктуальную меня порядком понервничать. Дождавшись Лин, мы всей компанией направились ко мне. Или, вернее, на Тол-ин-Гаурхот. Мы трое (я, Мириэль и Ильвен) видевшие, - да что там, своими руками всё делавшие, - мою квартиру в таком качестве иначе воспринимать её уже не могли (И нескоро смогли. А засыпать в собственной комнате для меня ещё полторы недели после игры было актом мазохизма, - из-за чёткого ощущения, что я вполне могу и не проснуться).
Путь от остановки до дома занял максимум пять минут, но этот путь стал началом дороги из реала в игру. Что примечательно - и тёмные, и светлые разговаривали исключительно между собой ( исключая только обсуждавших какие-то подробности Саурона и Финрода, но этой паре предварительно входить в роль было необязательно, все прекрасно знали, что они и так выграются). Что до меня - я всю дорогу отчаянно спорила о чём-то с Даэлин. Нет, не с Даэлин - с моим старшим братом Хэльмегилом, спокойным скептиком, постоянно осаживающем не в меру горячего меня. Что меня страшно бесило.
... Это потом я пойму, как я любил Хэльмегила - вместе с его едкими замечаниями, вместе с вот этим вечным холодно-спокойным несогласием... Вместе со всем...
Переодевались и приводили себя в порядок мы тоже как-то по отдельности, несмотря на полную коммунальность игровухи. Плащ Финрода, например, официально принадлежал Амариэ (вообще-то звали Амариэ Олей или даже Лораной, Амариэ она стала после того, как я битых два часа (и в конечном итоге абсолютно безуспешно) уговаривала её пойти с нами на Хэлкараксэ. Что примечательно - о том, КТО в этом проходе играет Фирода, я вспомнила только через час после своего ухода от этой личности. Ну, хорошо хоть в плаще на игру мне не отказала), а сауронов - вообще мне. Точно так же, как и пряжка на плаще Ильвэн. А мои волосы Лин лично перехватила своим хайратником. За что ей большое спасибо - челка в глаза не лезла.
... Брат заботился обо мне очень осторожно, словно ожидая отпора - а, впрочем, я не напрасно носил огненное имя, и не слишком-то любил, когда меня опекали. Но брату было можно. В конце концов, он возился со мной, когда я ещё не умел даже ходить...
Потом светлая половина (состовлявшая добрых две трети всей нашей компании) вывалилась из гостиной в коридор, а тёмная так и осталась в моей комнате - тронном зале Саурона.
... Мы переглянулись.
- Хэльмегил...
В глазах у брата стоял лёд. Такой же я видел в его глазах лишь дважды. Первый раз - когда он услышал от меня: "Я пойду за Государем в любой бой" - накануне того сражения, когда и я, и Государь остались в живых лишь благодаря отцу Берена. И второй - когда в тронном зале Нарготронда я шагнул вперёд следом за Эдрахилем. Тогда мне показалось, что в глазах брата острыми осколками стынет всё Хэлкараксэ, что лёд встаёт в нём, разрывая изнутри. Но это длилось мгновение. Спустя которое Хэльмегил сделал шаг вперёд.
Следом за мной...
- Гилнор...
Он не умел лгать. Поэтому он не сказал ни "всё будет хорошо", ни "мы победим". Брат сжал мою ладонь и прошептал:
- Мы будем вместе. Что бы ни случилось...
Мы вошли в тронный зал. Я не узнавал знакомых стен - теперь здесь было темно (правильно, если по жизни обои голубые, ковер жёлтый и вся стена в моих посильмовских рисунках, а по игре всё пришлось черной тканью занавешивать, в том числе и чтобы Саура от иллюстраций к "Лейтиан" не глючило!), откуда-то тянуло холодом (это Мириэль растопырила форточку, да так и забыла закрыть). А впереди - прямо перед нами - замерла высокая чёрная фигура (Саур ещё и по жизни был на голову выше практически всех нас, не считая только Мириэли и Финрода-Олмера). Саурон вскинул голову и посмотрел на нас. Нет, меня он почти не заметил, но почувствовал я себя настолько маленьким и беспомощным, что чуть не вцепился в руку брату. Остановило только то, что воину-нолдо себя так не пристало вести.
А потом Саурон запел.
3.
... Словно ныряешь в конце осени в глубокую и холодную реку. Нет, словно эта река сама обрушивается на тебя - чёрные волны холода, проходящие сквозь тело до самой души, и душа замирает, лишённая защиты. Всё, что я тогда запомнил, кроме этого холода - острый, птичий профиль, губы, искривлённые усмешкой, и тонкие, взлетающие в каком-то ломаном жесте, пальцы...
... Финрод шагнул вперёд, и к сводам зала взлетела уже совсем другая песня - глоток воды в летний зной, порыв свежего ветра в жару. Песня Саурона словно опутывала липкой холодной паутиной, песня Финрода - срывала сети, та - пробивала любую защиту, эта - незримо укрывала всех нас, защищала от любого удара...
... В этом поединке было нечто непостижимое - словно эти двое самой судьбой были предназначены друг другу в противники. Чёрная и золотая тени, две песни - странное сходство и разительное отличие. Они пели об одном и том же, но как по-разному! "Сходилась песня с песней, как в бою"? О нет, всё было не так, - две песни перетекали друг в друга, искажая одна другую и самое себя. Нечто подобное было дано всем нам, но такой силы мне не приходилось даже видеть. А противники вкладывали в поединок всё больше и больше сил, приближаясь к собственным пределам...
... только у моего Лорда, пусть и Высшего Нолдо, пусть и потомка королевского рода, эти пределы были всё-таки гораздо ближе, чем у бессмертного майи. Он не проиграл поединка, в мастерстве он ничуть не уступал сопернику, - он просто исчерпал свои силы...
... Отвернуться, закрыть глаза, что угодно, - лишь бы не видеть, как мой Государь, моя надежда, вера и любовь, медленно-медленно, как во сне, падает на колени... Этим падением заканчивался мир...
Вновь начался он темнотой и впившейся куда-то в плечо болью. Лишь несколькими минутами спустя я понял что это не темнота - у меня просто закрыты глаза, а плечи мои на чём-то лежат, неудобно, неловко... Я шевельнулся.
- Как ты, братик?
Хэльмегил. Хэльмегил. А я совсем забыл про него...
Узкая ладонь отбросила с моего лица волосы. Я открыл глаза. Темно. Но не так беспросветно, как мне показалось.
- Я уже думал, ты так и будешь лежать до конца времён...
- Хэльмегил, а где...
Вопрос замер на губах. Я увидел своих товарищей. И увидел то место, где мы все оказались.
Лорд сидел, привалившись к стене, и видно было, что он совершенно обессилел. Рядом с ним сидел Берен, согнувшись, опустив лицо в колени. С другой стороны - Эдрахиль, лицо - странно спокойное; но для него это не было чем-то необычным. Он чем-то напоминал мне брата, наверное, этой самой способностью всегда сохранять ледяное спокойствие. Возле Эдрахиля его друг, Эленриль. Менестрель был намного младше Эдрахиля, ровесник мне, и выглядел он каким-то... нет, не испуганным - растерянным. И последняя, Ильвен, - губы надломлены какой-то горечью...
Брата я не видел - только чувствовал. Я лежал на его коленях, его руки - на моих плечах.
- Здесь, - обычный для Хэльо ответ. Всё и ничего сразу. - И пока все живы...
"...как бы я не хотел обратного."
- А что было?
- Ничего хорошего, - нет, голос Хэльо не дрогнул, он просто не мог дрогнуть, мне всё это показалось! - Мы в плену, братишка. Правда, никого из нас ещё не тронули.
Что было со мной, я спрашивать не стал.
...Самое странное, что я потом по жизни не могла вспомнить, что со мной было и кто по какому месту меня стукнул. А спросить у Лин почему-то стеснялась...
...Мы молчали долго, очень долго. Тишина казалась чем-то материальным, казалось - произнеси слово, и она обрушится, и всех нас погребёт под обломками, - но она ещё и давила на нас, как низкий каменный свод.
Первой не выдержала Ильвен.
- Что с нами будет? - прошептала она. - Эльдар, что с нами будет?
Смотрела она при этом на Финрода и Эдрахиля, но ответил ей Берен:
- Ничего страшнее смерти, эльдэ.
...Ильвен, маленькую и хрупкую целительницу-полусиндэ, мы все - мужчины, воины, сильные и мужественные - старались беречь настолько, насколько вообще могли. Я сам уважал, почти чтил, её мужество, - хотя и не мог не считать её слабой и беззащитной. Один только Хэльо не сомневался - и не скрывал этого - что женщине, по крайней мере, такой, как наша Ильвен, среди воинов делать нечего. И, если бы эти беспощадные слова - "ничего страшнее смерти" - произнёс он, я бы не удивился. Но сказал их Берен...
- Адан, ваша и наша смерть - не одно и то же.
"Хэльмегил?! Что ты говоришь, брат?! Да, ты не я, ты никогда не любил смертных и слишком прислушивался к сыновьям Феанаро - я бы, наверное, даже не удивился, если бы ты со мной не пошёл, - но всё же, всё же..."
- Я знаю, нолдо, - теперь брат и Берен смотрели друг другу в глаза. - Я знаю, что после смерти наши пути расходятся...
- Могли бы и при жизни не сходиться, - скривил губы Хэльмегил.
- Хэльмегил, Берен! - Финрод вскинул голову, как мне показалось - из последних сил.
- Хорошо, Ар... - и тут брат словно подавился словом. - Хорошо.
...И снова - молчание. Долгое, как бесконечность, и тяжёлое, как каменный свод. Только Ильвен спрятала лицо в ладонях, а Берен, наоборот, запрокинул голову назад.
Да лицо у Хэльо стало сразу и горькое, и жестокое...
... Я не знал, сколько прошло времени, - час или вечность, когда двери нашей камеры открылись. Вошли двое орков. Они оглядели нас всех (от этих взглядов было такое чувство, словно к тебе прилипли сотни нитей склизкой паутины), а потом первый, повыше ростом, движеньем головы указал своему напарнику на Эленриля. Второй подошёл к менестрелю и рывком поднял его с пола. Эленриль даже не пытался защититься, да если бы и попытался, это не имело бы смысла, - меньший из орков, и то был крепче сложен, и справился бы с Эленрилем без особого труда. Его вывели прочь.
Финрод тихо застонал, скривив губы, словно от боли. Мы все понимали, что больше никогда не увидим нашего товарища...
Во второй раз орки пришли за Ильвен. Девушка тоже не пыталась защититься, но если Эленриль встретил свою судьбу молча, то Ильвен хватило решимости спросить:
- Что с нашим товарищем?
Ответом ей был грубый смех. А потом её увели.
- Только бы она не сломалась, - прошептал мой брат. - Только бы выдержала...
Эленриля уже не было в живых, но Тху ничего от него не узнал - иначе бы нас просто убили, всех и сразу, - это мы все понимали. Теперь от Ильвен зависело, насколько напрасно умер он, и насколько напрасно погибнем мы все.
... А у меня в голове билось беспощадное "Ничего страшнее смерти, эльдэ". Выдержит ли?
Я забыл и о смерти Эленриля, и о себе, и о Лорде, и даже о Хэльо. Передо мной стояло лицо Ильвен, серо-зелёные глаза, тонкие черты, загадочная улыбка... я почти не знал её до нашего похода, во время - начал уважать за постоянное спокойное мужество... Теперь место уважения заняла странная злость. Причем в большей степени на себя.
Я прекрасно знал, почему злюсь - я не верил себе. Я не знал, выдержу ли, - нет не боль, не тот ужас, который, по рассказам Саурон умел насылать на всех, - выдержу ли я жить в мире, в котором я буду один, без брата? И откуда было это чёткое знание, что я его переживу?..
4.
... Очевидно, понесло наш отряд начиная с самого поединка, но, когда орки увели Ильвен, мне сорвало всё, что ещё оставалось в относительном порядке. Причём хорошо бы меня сорвало в депрессняк - это было бы ещё туда-сюда, но меня понесло в стёб! Мириэль мне потом признавалась, что орки порядком нахохотались. Да и картинка этому соответствовала: я сидел, прислонившись к Лин и пел:
- Давай покрасим Саурона в желтый цвет!
Он чёрным был и красным был, а жёлтым - нет...
Реакций на этот бред последовало аж две: из-за стены донеслось громкое "Заткнись там!", а Берен, посмотрев на меня, подмигнул и пропел:
- Покрась Гортхаура хоть в белый, всё равно,
Как был он, так он и остатется...
Хохот орков слышно было, наверное, двумя этажами выше (слышно было бы и тремя, и четырьмя, но этажей наверху было всего два) а потом они вошли в темницу, и надавали нам с Береном по шее. Причём, что характерно, мне досталось сильней. Очевидно, как эльфу, по определению способному выдержать больше, чем человек. А после их ухода мне влетело ещё и от Хэльо.
- Нарьо, что ты делаешь?! - попытка дать мне подзатыльник, правда, совершенно безуспешная. - Как ты смеешь выставлять себя на посмешище? Где твоя гордость, Гилнор?
- Какая тут гордость? - почему-то очень хотелось пить. - Какая тут гордость, Хэльо?! Нас нет, понимаешь?! Нас больше нет! Какая гордость может быть у того, кто перестал существовать?!
Звонкая пощечина. Точно в цель...
- Хэльо... за что?
- Мальчишка... глупый... - прошептал Хэльо сквозь сжатые зубы. - Мы все умирали тысячу раз, мы мерзли на льду, горели в огне, гибли в бою... Если тебя окружают в бою, надежды ведь не больше, чем у нас сейчас, если не меньше, но, Нарьо, ты же не бросал меч! Наше мужество - наше оружие, и мы не можем от него отказаться. Если мы сейчас сломаемся, значит, напрасно всё, что мы делали. Я ни на что не надеялся, но я не могу поверить, что всё - напрасно. Так не может быть...
...но тут открылась дверь, и в неё вошли орки.
- Эй, эльф, сам встанешь, или помочь? - взгляд их был направлен на меня.
Я сжал губы. Так скоро... Что же... хотя бы Хэльо проживёт немного дольше меня...
Я хотел подняться, - не унижаться же перед орками! - но в это мгновение брат плечом оттолкнул меня в сторону...
"Нет уж, братишка, первая очередь - моя!"
... и поднялся с пола навстречу сауроновым прислужникам. Взглянул на меня - на одно мгновение - со своей вечной насмешливой улыбкой...
"И не вздумай обо мне плакать, Нарьо!"
... и сделал шаг вперёд.
Когда дверь за ним закрылась, я со стоном уронил лицо в ладони. Больше всего на свете мне сейчас хотелось умереть...
5.
Я кусал губы - до крови - чтобы не стонать. Силы были где-то у самого предела, у самой грани, за которой - пустота. Душа кричала, разрываясь от боли.
Я предал брата, я и только я! Из-за меня он оказался здесь, из-за меня пошел на смерть - а, может, и худшее, чем смерть... Всё из-за одного меня...
- Нолдо...
Я не сразу понял, что Берен обращается ко мне.
- Ты слышишь меня, Гилнор?
Оторвать лицо от колен было не легче, чем перевернуть Арду вверх ногами. Как мне это удалось, я не знаю.
- Что? - на ещё какие-то слова сил не было.
- Гилнор, если ты только можешь... Прости меня, нолдо... Я всем вам принёс зло и смерть... Я сам никогда не прощу себя, но...
- Здесь нет твоей вины, - слова словно обрели острые грани и резали горло. - Мы все сами выбрали свой путь. Если кто-то и виноват в... том, что случилось, то это я. Мой брат из-за меня пошёл за тобой, и я не отговорил его. Во всём виноват только я...
- А я виноват вдвое - потому что ты-то пошел за мной! И ты, и...
- Я отлично знаю, почему я пошёл с тобой, - прозвенел серебром голос Финрода, - знает это и Гилнор, и все мы. Поэтому не смей винить себя. Не обвиняй себя и ты, Гилнор - твой брат не бросил бы тебя никогда, и ты ничем не смог бы его отговорить, - я готов был поклясться - сейчас Лорд думает о своем собственном, оставшемся в Нарготронде, брате. - Я понимаю, как тебе больно, Нарьо, - а это было сказано тихо, одному мне. - Я прошу тебя только об одном - пусть эта боль не лишит тебя мужества...
Я снова до крови прокусил губу.
Если я сломаюсь, я буду дважды предателем... Трижды, потому что тогда я предам ещё и Государя...
Хэльо, если бы ты был жив, я предал бы кого угодно! Я сделал бы всё, только чтобы спасти тебя, чтобы вытащить отсюда! Я рассказал бы всё, что знаю - ради твоей жизни и свободы!..
Но ты шагнул вперед, закрывая меня. И ты, хотя и любил меня ничуть не меньше, чем я - тебя, ты ни за что не предал бы наш отряд. Даже в обмен на мою жизнь - потому что ты прекрасно знал, что такой жизни я не приму...
...Лин и Саур потом наперебой пересказывали мне свой разговор. Причем Саур признавался, что от нас с братом он получил огромное эстетическое наслаждение. В частности, от того, как мы "трогательно друг друга защищали" (по его собственному выражению). И долго посмеивался над Лин, именуя её "Финродом номер ещё один".
А Лин рассказала мне, что предлагал ей Гортхаур в обмен на тайны отряда.
Мою жизнь и свободу.
- Я бы никогда тебя не простил, если бы ты так сделал. И в жизни бы такой жизни не принял, собственным бы мечом закололся...
- Знаешь, мне было тогда безразлично, что ты никогда в жизни меня не простишь. Мне нужно было, чтобы ты был жив, свободен, и как можно дальше от Тол-ин-Гаурхот. Я ведь почти согласился... Я просто подумал, что Саурон всё равно тебя не отпустит...