Йин-Йин.

[ninquenaro]

Улитки звенят на траве. Йин смотрит на улиток.
Улитки - сухие, мертвые, полупрозрачные. Золотистые.
Йин - маленький, черноволосый. Нос, брови, руки, коленки - зеленые от травы. Ноги босые. Накидка детская - поэтому и ноги босые, при детской накидке можно ходить необязательным образом, без сандалий, и жесткие волосы - не мучиться со шпильками, а стянуть как можно крепче шнурком.
Не ладится сегодня у Йина. Только сел за кисточки - опрокинул чернильницу. Испортил новый лист безнадежно. С горя побросал кисточки - неположенным образом, таким неаккуратным вообще пристало быть только самым маленьким; а Йину всего ничего до собственного имени осталось. Под кожей звенит, царапается, не сегодня-завтра отзовется.
Побежал от дома, не разбирая дороги - влетел в заросли травы-тахари, мать ее еще называет - огнешип. Ремешок на сандалии порвал, рукав распахал, локоть рассадил - даже плакать захотелось. Йин рукой не шевелит - жжется от каждого движения. Дома придется показать Йиннати-кири, Старой Йин.
Старая Йин похожа на улитку - тоже сухая, звенящая, пахнет концом лета и звучит одновременно теплым, домашним и мертвым-навсегда. У нее сохнут травы, пол шуршит, окно на закат и вечером золото на ширме с горными соснами.
Старая Йин учит маленького Йина перевязывать раны, заваривать траву, собирать, выжимать сок из ягод, - но не учит ни играть на маленькой тростниковой пийо, ни петь над больным. И бубенчики у окна просит не трогать.
Йиннати-кири - страшно сказать! - старшая сестра бабушки Аиннати, отца Йина. Бабушка и два ее брата давно ушли в траву, а Старая Йин все играет на пийо, носит темные косы, и в доме у нее чисто и светло.
Надо будет ей показать локоть - и заодно повиниться про бумагу и кисточки. Говорить со Старой Йин - как воду в жару пить. Сразу в глазах светлеет и дышать легче. Говорят, что так умеют все кири, только вот Йин знает всего двух - Старую Йин и Йиррин-кири Йен-Тэннай.
Госпожу Йиррин-кири даже в мыслях трудно называть мамой. Йин очень старается, но выходит плохо, и, когда Йиррин-кири приезжает в гости, он молчит и смотрит. Лучше всего - через челку, и не отрываясь от кисточек.
Старая Йин - совсем другое.

Долго сидит Йин в траве. Улитки из золотых становятся алыми, коричневыми, серыми, фиолетовыми. Трава сереет. Водой пахнет сильнее.
Йин знает - пора домой, но так тихо вокруг, что вставать и шуршать страшно. Сначала тихонечко страшно, потом царапается, потом стучится по спине, а потом не двинуться.
А потом трава бесшумно раздвигается. Только бубенчики звенят.
Йиннати-кири - она такая. Может быть по уши в земле или по локоть в тесте, или все руки в крови, кого на охоте поранило - а накидка все равно белоснежная. Она идет и светится, как найхо - водяной огонек, память бестелесная.
Йин молчит и смотрит.
Старая Йин садится рядом на корточки и говорит:
- Страшно.
Это она не спрашивает. Она точно знает.
Йин кивает. В горле сухо, и царапки. Как сухая трава.
- Это не страшно. Будет страшнее.
Она снова точно знает.
Йин снова судорожно кивает, а царапки в горле совсем колючие и фиолетовые.
- Только когда будет страшно, бояться будет нельзя, - качает головой Старая Йин, и в ее косах звенят бубенчики. - Бойся сейчас.
И Йин переворачивается, как та утренняя чернильница.
Когда в глазах посветлело - понял, что плачет в белую накидку Старой Йин. И краешком ума думает - интересно, все-таки перемажется накидка, или нет?
А Старая Йин гладит его по голове.
- Боишься?
- Сейчас, - говорит Йин тихо. - Сейчас доплачу и отбоюсь.
- Это хорошо, - кивает Йиннати-кири. - Давай.
Йин плачет еще совсем недолго. Дольше сидит и слушает ветер в траве.
А в голове - золотое, красное, радостное. Звенит.
Рука почему-то очень болит, как не огнешип укусил, а и правда в огонь руку положил.
А оно тоже радостное - то, где больно. Потому что понятно отсюда и до долго, что когда больно, бояться все равно необязательно.
Ну разве не радостное?
Старая Йин отнимает руку от его головы и спрашивает:
- Ну что, как тебя зовут, когда ты больше не боишься?
Йин трогает себя за пальцы, за волосы, зачем-то за разорванный рукав, и говорит:
- Йиннэ.
И молчит, пока Старая Йин не скажет - "Услышано", и не вздрогнет - а ведь он назвал другое имя. Не отцовское, а своё.
Вот тут-то Йиннэ и испугается - а ведь обязательного имени Дома он не назвал.
-Это нестрашно, - отвечает на неспрошенное Старая Йин. - Перед всеми скажешь, как будет правильно там. А передо мной правильно так.
Йиннэ ничего не понимает, но на всякий случай кивает. Старая Йин, глядя на это, покачала головой, но Йиннэ не заметил - слишком слушал новое, собственное.
А потом спросил невпопад:
- А когда тебя не будет - я буду Йиннати?
Старая Йин покачала головой.
- Не будешь. Где Йиннати не боится - там сосны в снегу. Где ты не боишься - звонко, как у молодой горы. Йиннати там не вырастет.
Йиннэ недоуменно дергает себя за прядку.
Ничего-то он еще не понимает.
Ничего.
Поймет.

@темы: Народ Дерева, Творчество

Comments

[Леголаська]

Прекрасное.
Спасибо.

[Керрен]

Интересно. Невозможно было оторваться, пока не дочитала.

[Shai Astra]

Твои тексты про Народ читать - как воду из холодного ручья пить. Странно и вкуууусно. =)

[Narwende1]

Shai Lerindo,
Ага.

[и море внутри]

Звонко. Чисто. Удивительно звучит.
Благодарю за прекрасное.