пьет, как храмовник, ругается тоже, а в остальном они вовсе непохожи ©
Куски моего мира. Если кому-то интересно - читайте...
…Комната – что-то среднее между мастерской и кабинетом. На столе – разнороднейший беспорядок: от перьев и пергамента – до неогранненых камней, от двух кубков вина – до черного витого кинжала. Тускло горит несколько свечей, хотя сидящие за столом легко обошлись бы и без них – оба собеседника видят в темноте не хуже кошек, хотя один – намного лучше, чем второй.
С первого взгляда собеседники кажутся братьями – оба примерно одного роста, одинаково ху-дощавые, черноволосые, оба – в простой чёрной одежде – штаны да рубашка навыпуск. Но, если взглянуть в глаза каждому из них, сходство развеется, как дым на ветру. Глаза одного – хозяи-на – как у кота, зеленые, с золотыми искрами, таящие насмешку, – но светится в них и спо-койное уважение. У второго – гостя? пленника? противника? друга? – глаза серо-стальные, блестящие холодом металла, взгляд – спокойный и открытый, но прочесть по этим глазам, что чувствует или думает их владелец, невозможно.
Разговор длится уже долго, не первый час, давно пусты кубки, длинные свечи успели сгореть до половины, но говорящие словно не замечают этого.
- …я всегда думал, что у вас его считают героем…
- Светлоглазый, не буду говорить, что ты ошибался, но предателя всегда считают предате-лем. Все. Даже те, кто избрал своим путём следовать за ним. Не знаю, откуда взялся этот закон, но он есть, и он таков. Это я узнал на себе… - зелёные глаза на мгновение скрываются под длинными ресницами.
- Не хотел задеть тебя… Повелитель…
- Какой я, ко всем таргам, Повелитель?! – ресницы взлетели спущенными с тетивы стрелами. - Тем более тебе, Дэнардэйн?!
- Прости, Оланбер, - спокойный наклон головы.
- Не мне тебя прощать, - взгляд глаза в глаза. – Скорее уж тебе меня. Мой отец предал вашего государя…
- Эдрин имел бы право прощать или нет, но не я – я ведь даже никогда не видел твоего отца…
- Знаешь, а ты во многом похож на него, я имею в виду, на Эдрина, – по крайней мере, лицом и манерой держать клинок… Ты не хочешь спать? Ночь уже повернула к рассвету.
- Всё равно не усну, – махнул рукой светлоглазый. – Лучше расскажи дальше, Оланбер.
- Что дальше, Дэнардэйн? Ведь ты прекрасно знаешь всю эту историю… Если я не ошибаюсь в тебе, то ты достаточно высокого рода – ты свободно говоришь на Аллоргенте, знаешь много других вещей, которые даже среди эльфов известны не всем… Возможно, ты знаешь даже боль-ше меня – отец не любил рассказывать о своём прошлом. Он говорил, что хочет навсегда уйти от него… Ты знаешь больше меня, Дэнардэйн.
- Я знаю историю, - светлоглазый подчеркнул последнее слово. – Я знаю, что говорят о Бери-ниле Элриннэ Мэйрионе Вальморине, что написано о нём в хрониках и что поют о нём в бал-ладах. А ты – сын ему. Улавливаешь разницу?
Зеленые глаза сошлись насмешливыми щёлками.
- Улавливаю. Но это не значит, что я могу сказать больше.
- Не можешь или не хочешь?
Спокойный взгляд глаза в глаза.
- И то, и другое… Если я спрошу тебя, не одной ли ты крови с Эдрином, ты тоже не отве-тишь мне, ведь так?
- Это – другое. Этого я не скажу никому в Моргарте…
- Потому что угрожает твоей жизни, так, Светлоглазый? То, о чём ты просишь, бьет меня по тому, чем я дорожу больше жизни – по памяти об отце. О том, каким я его видел и каким он должен для меня остаться. Мне и так нелегко жить сыном предателя – а ведь это в моём имени… Оланбер – «Потомок Предавшего». Иначе меня никто и не зовёт. Хотя моё настоя-щее имя – Аилениланэ.
- «Сын надежды»?
- Ты знаешь и Сумеречное Наречие? – тонкие брови взлетели вверх.
- Оно не слишком отличается от Аллоргента, а на Аллоргенте я говорю свободно.
- Можешь отнекиваться, Дэнардэйн, но я останусь при своём – ты из потомков Эдрина. Мо-жет, и скорей всего, не по прямой линии – кто-нибудь из младших дочерей или сыновей какого-нибудь короля, может даже бастард, но твоё родство с Эдрином очевидно. Странная всё-таки вещь судьба… - зеленоглазый опустил взгляд. – Отцы предают друг друга, а мы, дети, обсужда-ем их пути… Я не стану рассказывать дальше, Светлоглазый, – он поднялся и шагнул к полке. Осторожно отодвинул в сторону какие-то свитки, шкатулки и вытащил из-под них потре-панную книгу в чёрном переплёте.
- Это писал Утарэ, из Тёмных Эльфов, – проговорил он в ответ на невысказанный вопрос. – Некоторые вещи дописывал позже его сын… Большая часть написана со слов моего отца. Лгать он, несмотря на своё предательство, так и не научился… Если ты хочешь знать, что думал об… этой истории он сам, бери и читай, – видно было, что ему до боли тяжело протя-гивать чужаку эту книгу.
Но светлоглазый бережно принял книгу в руки – как берут клинок из ладони погибшего друга.
- Спасибо тебе… Аилениланэ…
***
ВИТРАЖИ.
(Написано на листе пергамента и вложено в книгу между первой и последующими страницами; почерк совершенно иной, чем в остальных местах, текст – на Онгартиал. Без подписи.)
… В одной из галерей Алриэн-Тайрэна, дворца Аллоргентских Владык, – семь витражей, лучше которых нет в этом мире. На витражах – семеро. Семь героев, избавивших мир от Повелителя. Семеро, возглавлявших Первый Совет.
Высокий эльф в белых одеждах, расшитых серебром; в руках древко знамени – Мэлтиар, Владыка Аллоргента, предводитель Первого Совета.
Сереброволосая эльфийка в струящемся тёмно-синем платье – Фринтриэль, его избранница, Владычица Аллоргента.
Другая эльфийка. Короткие, чуть ниже подбородка, волосы – цвета пшеничных колосьев, на концах же – зелёные, как молодая трава. Она стоит под деревом, ла-донь касается бархатной коры – бережно, осторожно. Это Сильма, правительница эльфов Эмеральда.
Мужчина-смертный, тоже в белом, темноволосый, на голове серебряный венец с восьмиконечной звездой – Эдрин Гордый, первый король Онгарта.
Ещё один человек, в светло-зелёном, с копьём в руке – Кинтрит, вождь людей Юга.
Гном в полном доспехе, с большим щитом и секирой – Фрадт из Южных Гор.
И седьмой витраж…
Его не должно было быть, этого витража. И изображённому на нём – не ме-сто между героями. Но витраж был начат раньше, чем герой стал предателем. А после мастеру Феамару не хватило сил уничтожить начатое, и он закончил седьмой витраж.
А, может, Феамару, наоборот, хватило мужества не забыть о том, что до своего предательства изображённый на седьмом витраже был бесстрашным воином и этого бесстрашия не может заслонить даже предательство…
Воин-эльф стоит на краю обрыва, освещённый тревожно-алыми лучами закат-ного солнца. Как смоль черны его волосы, и одет он тоже в чёрное – словно пред-чувствие грядущей беды. И, проходя мимо этого витража, эльфы Аллоргента от-водят глаза.
На раме золотом написано имя – Беринил.
ТЭЙВЭ - ИМЯ.
(Аккуратный мелкий почерк. Текст записан рунами Аллоргента, вместо подписи – монограмма: две руны «Б», соединённые вместе руной «А»)
... В памяти людей он останется Беринилом Вальморином, Тёмным Эльфом, проклятым предателем. Эдрин долго будет помнить кровь своего друга, пролитую им, Беринилом. О том, что в огне Вальдораса они сражались вместе, прикрывая друг друга, гордый онгартец забудет – королю людей не подобает быть другом предателя… Но нет, гордость Эдрина была выше показной чести. Ему было без-различно, что подумает его народ. Он просто не мог простить. И, пожалуй, он был бы рад, если бы Беринил не вынес его из того боя. Гордому было стыдно за жизнь, полученную от предателя. И, как ни странно, Тёмный Эльф его пони-мал…
… В Аллоргенте его запомнят как Беринила Мэйриона, бесстрашного воина, не выдержавшего борьбы с силами Тьмы. В память Владыки Мэлтиара врежется не смерть Кинтрита, – вихрь светлой стали вокруг алой фигуры и слова: «Да, черный и красный – цвета тёмных, но на них не видно крови, Мэлтиар.» «Неужели он уже тогда склонялся к Тьме?» – спрашивали себя владыки Аллоргента. Но бесстра-шие Беринила будет для них памятней его предательства.
…Они не сумеют понять, что сделало Беринила Мэйриона – Тёмным…
…Для неё он всегда будет Элриннэ, Огненным – не Бэр-Эниль, Меркнущей Звездой. Хотя, глядя в не по-эльфийски тёмные глаза своего воина, она не могла не признать – имя ему шло. Самые удивительные глаза в этом мире были у него, не синие, не серые, не чёрные – вода ночного озера, над которым гаснут звёзды…
Но иным он был в бою. Она видела – пламя, которое не остановить. Беринил Мэйрион сражался до последнего. Всегда. Но только после одного боя он без сил упал на её руки. Она, Верховная Владычица, не сражалась – Совет не имел права её потерять.
…Он шатался. В крови был и клинок, и доспехи – и в крови не только вражеской.
– Ты совсем себя не бережёшь, Беринил…
– А зачем, Сильма? – глаза воина горят. – Ради чего? Мой сын уже взрослый, он сумеет править моим народом. Совет тоже обойдётся без одного воина – тем более что Тринил сменит меня и здесь. А моя… – он сжимает губы, – Аннарэль погибла рядом с твоей матерью. Что мне терять, Тейне-Анни?
Тейне-Анни. Дочь Света. Так он её часто называл.
Она берёт его ладонь своими тонкими пальцами.
– Ты сожжёшь себя, Элриннэ… Ты не боишься этого?
– Нет… Ты сказала – Элриннэ, Огненный?
Она молча кивает.
Он смеётся:
– А ведь верно! Огонь не может не гореть, а о цели он не спрашивает.
– Огонь бывает разный, Беринил… Можно, я тебя попрошу?..
Теперь уже он молча наклоняет голову.
– Элриннэ… Ты можешь гореть для меня?
Он не отвечает. Он просто берёт её за плечи и прижимает к себе. И ей вдруг кажется – в лицо пахнуло теплом ночного костра…
… Она не знала, что заставило её Элриннэ шагнуть во тьму. Но она и не пыта-лась понять. Она – прощала.
ЭЛЭНАН - МАТЬ.
( Из воспоминаний Алриэнны, жены Эленнара, правителя Лесных Эльфов)
(Почерк лёгкий, летящий; лист пергамента заметно старее прочих. Заглавие и подзаголовок приписаны другой рукой)
Мой сын.
… Красивый мальчик. Стройный, худощавый – но не хрупкий. Вряд ли мужчи-ной он будет слишком силён, но – не слабее прочих, и намного ловчее. Пока ни-кому неведомо, каким он станет. Сейчас черноволосый мальчишка просто сидит у костра и в тёмных глазах отражается пламя. Нет, не отражается – выхватывает из глубины этих глаз, из смутных теней обрывки видений, прошлого и будущего… Каким ты станешь, мальчик, которому ещё не нарекли имени, которого пока на-зывают только детским прозвищем Элри – «искорка», или просто Ани – «сын»? Кем ты станешь, сынок?..
…Красивый юноша. Когда смотришь на него, стоя вплотную – что, впрочем, позволено немногим – в глаза сразу бросается лицо. Как бы ни был он одет, раз взглянув на лицо, всё остальное мгновенно забываешь.
Черты красивы и правильны, но что-то в них неуловимо не так. Может, слиш-ком темны для эльфа глаза, может, мешает горбинка на носу… А, может, всю правильную красоту лица так искажает странное выражение – сразу и гордое, и горькое, и насмешливое, и мудрое…
Он ещё не знает своего пути, и нескоро узнает. Он ещё может стать кем угодно: мастером-камнерезом – он умеет видеть красоту камня, и руки у него умелые; певцом – у него красивый голос, и струны слушаются тонких пальцев… Он ещё может стать кем угодно…
Нет, уже не может. Он не знает своего пути, но он уже ступил на него.
К несчастью, его путь известен мне. Матери.
И отголосок пути – в имени, данном юноше-эльфу в день совершеннолетия: Бэр-Эниль, Меркнущая звезда.
ЭЛЭН - ОТЕЦ.
(рассказ Беринила Вальморина Утарэ Лэерхэно, летописцу Тёмных Эльфов)
(Почерк отличается от всех прочих – буквы крупнее и уже. Все остальные записи с пометкой «рассказ Беринила» сделаны тем же почерком.)
Я помню своё детство довольно плохо, не сказать – почти не помню. В памяти остались ночные костры в нашем родном лесу – том, который после стал назы-ваться Чернолесьем, но тогда, в пору моего детства, был ещё мирным и уютным. Я почти не помню наше поселение, но никогда не сумею забыть алые маки кост-ров между деревянными домами. Не забуду, как я смотрел на огонь – как на что-то безгранично родное, словно взятое из глубины моей собственной души. Неда-ром мне ещё мальчишкой дали прозвище Элри – «Искра». Я всегда был огнём, даже когда сам этого не знал.
…Недаром я лучше всего помню ночные костры. Лучше них – только мастер-скую отца, где я сидел мышонком, глядя только на отцовские руки. Странно, его руки я помню, как живые, но почти позабыл его самого…
…Об отце я сохранил только одно воспоминание. Только одно, но, наверное, самое яркое в моей жизни.
…Я помню – дым, поднимающийся над вершинами деревьев. Дым идет с севе-ро-востока, уже не первый день. У него странный запах, напоминающий запах железа и ещё чего-то незнакомого, но очень неприятного. Почти страшного.
Мама ходит по дому, от окна к окну, и то и дело стискивает руки. Я смотрю и боюсь, что она сломает себе пальцы – они у неё такие тонкие. Иногда мама садит-ся и пытается работать, но у неё ничего не выходит, и она отбрасывает вышивку, на которой добавилась едва ли пара стежков. А иногда она подзывает к себе меня, берет за плечи и долго-долго смотрит в глаза. А потом вздыхает, говорит: «Иди, Элри», и снова начинает ходить от окна к окну. Она не говорит мне, что случи-лось. Да я и не спрашиваю. А дымом пахнет всё сильней, и к запахам железа и че-го-то незнакомого примешивается третий – сладковатый. От него становится страшно по-настоящему.
Уже ночь, но я не сплю – лежу в постели и не могу закрыть глаз. На потолке качаются странные тени. Я знаю, что это ветки деревьев, нависших над домом, но мне мерещится что-то страшное. Я не боюсь за себя – я сын правителя, мне не по-добает бояться, но мама…
Я знаю – она тоже не спит. Она сидит у окна, не зажигая огня, и смотрит в тем-ноту.
Мама ждёт отца.
Он уехал уже давно, несколько недель назад, и всё это время от него нет ника-ких известий. А мама знает что-то, чего не знаю я, и поэтому боится за отца – как я боюсь за неё… И – может, мне это только кажется – но она плачет. Мама очень редко плачет, ещё реже, чем я.
Мы не спим, но – я для мамы, мама для меня – притворяемся спящими. И я да-же начинаю на самом деле засыпать, когда в дверь вдруг начинают колотить изо всех сил.
Мама больше не притворяется спящей. Она вскакивает и бежит к двери. Я тоже вскакиваю и тенью скольжу за ней.
– Эленнар, ты?
Из-за двери что-то отвечают. Мама откидывает крючок и в дом входят двое. Один опирается на плечо другого и пошатывается. Я узнаю отца. Тот, за чье пле-чо он держится, кажется, Данариэль.
– Эленнар, – шепчет мама, обнимая отца, – что с тобой?
– Самое страшное ещё впереди, Алриэнна, – отец тоже обнимает мать за плечи. – Где Элри?
– Зачем? – мать испуганно смотрит отцу в глаза.
– Война, Алриэнна. – отец сжимает губы. – Война. Смерть. Вы должны ухо-дить. Ты уведёшь всех.
– Но… – шепчет мама. – А ты?
– Я… – даже в темноте я вижу, какое у отца бледное лицо. – Я остаюсь. Я и мои товарищи.
– А как же мы, Эленнар? С кем ты нас оставляешь?
– Наш народ поведёшь ты. А правителем моего народа станет… – и тут отец замечает меня. Он отпускает плечо мамы и делает шаг ко мне. Присаживается на корточки и смотрит в глаза.
– Отныне, Ани, ты вождь эльфов Великого Леса. Отныне ты – мужчина и воин. Защищай мать, сын.
Отец на мгновение опускает голову на грудь, а потом, словно вдруг решив-шись, быстро произносит:
– Имя тебе – Элриннэ Мэириэннэ.
Потом отец поворачивается и выходит из дома прочь, на ходу вытягивая из но-жен клинок.
Таким я запомнил отца навсегда.
Больше я его не видел.
…Комната – что-то среднее между мастерской и кабинетом. На столе – разнороднейший беспорядок: от перьев и пергамента – до неогранненых камней, от двух кубков вина – до черного витого кинжала. Тускло горит несколько свечей, хотя сидящие за столом легко обошлись бы и без них – оба собеседника видят в темноте не хуже кошек, хотя один – намного лучше, чем второй.
С первого взгляда собеседники кажутся братьями – оба примерно одного роста, одинаково ху-дощавые, черноволосые, оба – в простой чёрной одежде – штаны да рубашка навыпуск. Но, если взглянуть в глаза каждому из них, сходство развеется, как дым на ветру. Глаза одного – хозяи-на – как у кота, зеленые, с золотыми искрами, таящие насмешку, – но светится в них и спо-койное уважение. У второго – гостя? пленника? противника? друга? – глаза серо-стальные, блестящие холодом металла, взгляд – спокойный и открытый, но прочесть по этим глазам, что чувствует или думает их владелец, невозможно.
Разговор длится уже долго, не первый час, давно пусты кубки, длинные свечи успели сгореть до половины, но говорящие словно не замечают этого.
- …я всегда думал, что у вас его считают героем…
- Светлоглазый, не буду говорить, что ты ошибался, но предателя всегда считают предате-лем. Все. Даже те, кто избрал своим путём следовать за ним. Не знаю, откуда взялся этот закон, но он есть, и он таков. Это я узнал на себе… - зелёные глаза на мгновение скрываются под длинными ресницами.
- Не хотел задеть тебя… Повелитель…
- Какой я, ко всем таргам, Повелитель?! – ресницы взлетели спущенными с тетивы стрелами. - Тем более тебе, Дэнардэйн?!
- Прости, Оланбер, - спокойный наклон головы.
- Не мне тебя прощать, - взгляд глаза в глаза. – Скорее уж тебе меня. Мой отец предал вашего государя…
- Эдрин имел бы право прощать или нет, но не я – я ведь даже никогда не видел твоего отца…
- Знаешь, а ты во многом похож на него, я имею в виду, на Эдрина, – по крайней мере, лицом и манерой держать клинок… Ты не хочешь спать? Ночь уже повернула к рассвету.
- Всё равно не усну, – махнул рукой светлоглазый. – Лучше расскажи дальше, Оланбер.
- Что дальше, Дэнардэйн? Ведь ты прекрасно знаешь всю эту историю… Если я не ошибаюсь в тебе, то ты достаточно высокого рода – ты свободно говоришь на Аллоргенте, знаешь много других вещей, которые даже среди эльфов известны не всем… Возможно, ты знаешь даже боль-ше меня – отец не любил рассказывать о своём прошлом. Он говорил, что хочет навсегда уйти от него… Ты знаешь больше меня, Дэнардэйн.
- Я знаю историю, - светлоглазый подчеркнул последнее слово. – Я знаю, что говорят о Бери-ниле Элриннэ Мэйрионе Вальморине, что написано о нём в хрониках и что поют о нём в бал-ладах. А ты – сын ему. Улавливаешь разницу?
Зеленые глаза сошлись насмешливыми щёлками.
- Улавливаю. Но это не значит, что я могу сказать больше.
- Не можешь или не хочешь?
Спокойный взгляд глаза в глаза.
- И то, и другое… Если я спрошу тебя, не одной ли ты крови с Эдрином, ты тоже не отве-тишь мне, ведь так?
- Это – другое. Этого я не скажу никому в Моргарте…
- Потому что угрожает твоей жизни, так, Светлоглазый? То, о чём ты просишь, бьет меня по тому, чем я дорожу больше жизни – по памяти об отце. О том, каким я его видел и каким он должен для меня остаться. Мне и так нелегко жить сыном предателя – а ведь это в моём имени… Оланбер – «Потомок Предавшего». Иначе меня никто и не зовёт. Хотя моё настоя-щее имя – Аилениланэ.
- «Сын надежды»?
- Ты знаешь и Сумеречное Наречие? – тонкие брови взлетели вверх.
- Оно не слишком отличается от Аллоргента, а на Аллоргенте я говорю свободно.
- Можешь отнекиваться, Дэнардэйн, но я останусь при своём – ты из потомков Эдрина. Мо-жет, и скорей всего, не по прямой линии – кто-нибудь из младших дочерей или сыновей какого-нибудь короля, может даже бастард, но твоё родство с Эдрином очевидно. Странная всё-таки вещь судьба… - зеленоглазый опустил взгляд. – Отцы предают друг друга, а мы, дети, обсужда-ем их пути… Я не стану рассказывать дальше, Светлоглазый, – он поднялся и шагнул к полке. Осторожно отодвинул в сторону какие-то свитки, шкатулки и вытащил из-под них потре-панную книгу в чёрном переплёте.
- Это писал Утарэ, из Тёмных Эльфов, – проговорил он в ответ на невысказанный вопрос. – Некоторые вещи дописывал позже его сын… Большая часть написана со слов моего отца. Лгать он, несмотря на своё предательство, так и не научился… Если ты хочешь знать, что думал об… этой истории он сам, бери и читай, – видно было, что ему до боли тяжело протя-гивать чужаку эту книгу.
Но светлоглазый бережно принял книгу в руки – как берут клинок из ладони погибшего друга.
- Спасибо тебе… Аилениланэ…
***
…На знамёнах – клинок в светлом круге ветвей,
Пятилистник горит золотым,
Ярко вспыхнул Кинтрита венец на гербе, –
Но не ярче онгартской звезды.
Чёрный камень отчаянно режет глаза…
Войско замерло в ровном строю.
– Что ты ждёшь, Мэлтиар? Больше медлить нельзя!
Отчего мы ещё не в бою?
– Не спеши, Беринил. Страх тебе незнаком,
И в груди твоей жарок огонь,
Но побудь хоть на миг не бойцом, а вождём!
Нам нельзя проиграть этот бой…
«Сказание о Семерых».
Онгарт, времена Великой Войны.
Автор неизвестен.
Пятилистник горит золотым,
Ярко вспыхнул Кинтрита венец на гербе, –
Но не ярче онгартской звезды.
Чёрный камень отчаянно режет глаза…
Войско замерло в ровном строю.
– Что ты ждёшь, Мэлтиар? Больше медлить нельзя!
Отчего мы ещё не в бою?
– Не спеши, Беринил. Страх тебе незнаком,
И в груди твоей жарок огонь,
Но побудь хоть на миг не бойцом, а вождём!
Нам нельзя проиграть этот бой…
«Сказание о Семерых».
Онгарт, времена Великой Войны.
Автор неизвестен.
ВИТРАЖИ.
(Написано на листе пергамента и вложено в книгу между первой и последующими страницами; почерк совершенно иной, чем в остальных местах, текст – на Онгартиал. Без подписи.)
… В одной из галерей Алриэн-Тайрэна, дворца Аллоргентских Владык, – семь витражей, лучше которых нет в этом мире. На витражах – семеро. Семь героев, избавивших мир от Повелителя. Семеро, возглавлявших Первый Совет.
Высокий эльф в белых одеждах, расшитых серебром; в руках древко знамени – Мэлтиар, Владыка Аллоргента, предводитель Первого Совета.
Сереброволосая эльфийка в струящемся тёмно-синем платье – Фринтриэль, его избранница, Владычица Аллоргента.
Другая эльфийка. Короткие, чуть ниже подбородка, волосы – цвета пшеничных колосьев, на концах же – зелёные, как молодая трава. Она стоит под деревом, ла-донь касается бархатной коры – бережно, осторожно. Это Сильма, правительница эльфов Эмеральда.
Мужчина-смертный, тоже в белом, темноволосый, на голове серебряный венец с восьмиконечной звездой – Эдрин Гордый, первый король Онгарта.
Ещё один человек, в светло-зелёном, с копьём в руке – Кинтрит, вождь людей Юга.
Гном в полном доспехе, с большим щитом и секирой – Фрадт из Южных Гор.
И седьмой витраж…
Его не должно было быть, этого витража. И изображённому на нём – не ме-сто между героями. Но витраж был начат раньше, чем герой стал предателем. А после мастеру Феамару не хватило сил уничтожить начатое, и он закончил седьмой витраж.
А, может, Феамару, наоборот, хватило мужества не забыть о том, что до своего предательства изображённый на седьмом витраже был бесстрашным воином и этого бесстрашия не может заслонить даже предательство…
Воин-эльф стоит на краю обрыва, освещённый тревожно-алыми лучами закат-ного солнца. Как смоль черны его волосы, и одет он тоже в чёрное – словно пред-чувствие грядущей беды. И, проходя мимо этого витража, эльфы Аллоргента от-водят глаза.
На раме золотом написано имя – Беринил.
ТЭЙВЭ - ИМЯ.
(Аккуратный мелкий почерк. Текст записан рунами Аллоргента, вместо подписи – монограмма: две руны «Б», соединённые вместе руной «А»)
... В памяти людей он останется Беринилом Вальморином, Тёмным Эльфом, проклятым предателем. Эдрин долго будет помнить кровь своего друга, пролитую им, Беринилом. О том, что в огне Вальдораса они сражались вместе, прикрывая друг друга, гордый онгартец забудет – королю людей не подобает быть другом предателя… Но нет, гордость Эдрина была выше показной чести. Ему было без-различно, что подумает его народ. Он просто не мог простить. И, пожалуй, он был бы рад, если бы Беринил не вынес его из того боя. Гордому было стыдно за жизнь, полученную от предателя. И, как ни странно, Тёмный Эльф его пони-мал…
… В Аллоргенте его запомнят как Беринила Мэйриона, бесстрашного воина, не выдержавшего борьбы с силами Тьмы. В память Владыки Мэлтиара врежется не смерть Кинтрита, – вихрь светлой стали вокруг алой фигуры и слова: «Да, черный и красный – цвета тёмных, но на них не видно крови, Мэлтиар.» «Неужели он уже тогда склонялся к Тьме?» – спрашивали себя владыки Аллоргента. Но бесстра-шие Беринила будет для них памятней его предательства.
…Они не сумеют понять, что сделало Беринила Мэйриона – Тёмным…
…Для неё он всегда будет Элриннэ, Огненным – не Бэр-Эниль, Меркнущей Звездой. Хотя, глядя в не по-эльфийски тёмные глаза своего воина, она не могла не признать – имя ему шло. Самые удивительные глаза в этом мире были у него, не синие, не серые, не чёрные – вода ночного озера, над которым гаснут звёзды…
Но иным он был в бою. Она видела – пламя, которое не остановить. Беринил Мэйрион сражался до последнего. Всегда. Но только после одного боя он без сил упал на её руки. Она, Верховная Владычица, не сражалась – Совет не имел права её потерять.
…Он шатался. В крови был и клинок, и доспехи – и в крови не только вражеской.
– Ты совсем себя не бережёшь, Беринил…
– А зачем, Сильма? – глаза воина горят. – Ради чего? Мой сын уже взрослый, он сумеет править моим народом. Совет тоже обойдётся без одного воина – тем более что Тринил сменит меня и здесь. А моя… – он сжимает губы, – Аннарэль погибла рядом с твоей матерью. Что мне терять, Тейне-Анни?
Тейне-Анни. Дочь Света. Так он её часто называл.
Она берёт его ладонь своими тонкими пальцами.
– Ты сожжёшь себя, Элриннэ… Ты не боишься этого?
– Нет… Ты сказала – Элриннэ, Огненный?
Она молча кивает.
Он смеётся:
– А ведь верно! Огонь не может не гореть, а о цели он не спрашивает.
– Огонь бывает разный, Беринил… Можно, я тебя попрошу?..
Теперь уже он молча наклоняет голову.
– Элриннэ… Ты можешь гореть для меня?
Он не отвечает. Он просто берёт её за плечи и прижимает к себе. И ей вдруг кажется – в лицо пахнуло теплом ночного костра…
… Она не знала, что заставило её Элриннэ шагнуть во тьму. Но она и не пыта-лась понять. Она – прощала.
ЭЛЭНАН - МАТЬ.
( Из воспоминаний Алриэнны, жены Эленнара, правителя Лесных Эльфов)
(Почерк лёгкий, летящий; лист пергамента заметно старее прочих. Заглавие и подзаголовок приписаны другой рукой)
Мой сын.
… Красивый мальчик. Стройный, худощавый – но не хрупкий. Вряд ли мужчи-ной он будет слишком силён, но – не слабее прочих, и намного ловчее. Пока ни-кому неведомо, каким он станет. Сейчас черноволосый мальчишка просто сидит у костра и в тёмных глазах отражается пламя. Нет, не отражается – выхватывает из глубины этих глаз, из смутных теней обрывки видений, прошлого и будущего… Каким ты станешь, мальчик, которому ещё не нарекли имени, которого пока на-зывают только детским прозвищем Элри – «искорка», или просто Ани – «сын»? Кем ты станешь, сынок?..
…Красивый юноша. Когда смотришь на него, стоя вплотную – что, впрочем, позволено немногим – в глаза сразу бросается лицо. Как бы ни был он одет, раз взглянув на лицо, всё остальное мгновенно забываешь.
Черты красивы и правильны, но что-то в них неуловимо не так. Может, слиш-ком темны для эльфа глаза, может, мешает горбинка на носу… А, может, всю правильную красоту лица так искажает странное выражение – сразу и гордое, и горькое, и насмешливое, и мудрое…
Он ещё не знает своего пути, и нескоро узнает. Он ещё может стать кем угодно: мастером-камнерезом – он умеет видеть красоту камня, и руки у него умелые; певцом – у него красивый голос, и струны слушаются тонких пальцев… Он ещё может стать кем угодно…
Нет, уже не может. Он не знает своего пути, но он уже ступил на него.
К несчастью, его путь известен мне. Матери.
И отголосок пути – в имени, данном юноше-эльфу в день совершеннолетия: Бэр-Эниль, Меркнущая звезда.
ЭЛЭН - ОТЕЦ.
(рассказ Беринила Вальморина Утарэ Лэерхэно, летописцу Тёмных Эльфов)
(Почерк отличается от всех прочих – буквы крупнее и уже. Все остальные записи с пометкой «рассказ Беринила» сделаны тем же почерком.)
Я помню своё детство довольно плохо, не сказать – почти не помню. В памяти остались ночные костры в нашем родном лесу – том, который после стал назы-ваться Чернолесьем, но тогда, в пору моего детства, был ещё мирным и уютным. Я почти не помню наше поселение, но никогда не сумею забыть алые маки кост-ров между деревянными домами. Не забуду, как я смотрел на огонь – как на что-то безгранично родное, словно взятое из глубины моей собственной души. Неда-ром мне ещё мальчишкой дали прозвище Элри – «Искра». Я всегда был огнём, даже когда сам этого не знал.
…Недаром я лучше всего помню ночные костры. Лучше них – только мастер-скую отца, где я сидел мышонком, глядя только на отцовские руки. Странно, его руки я помню, как живые, но почти позабыл его самого…
…Об отце я сохранил только одно воспоминание. Только одно, но, наверное, самое яркое в моей жизни.
…Я помню – дым, поднимающийся над вершинами деревьев. Дым идет с севе-ро-востока, уже не первый день. У него странный запах, напоминающий запах железа и ещё чего-то незнакомого, но очень неприятного. Почти страшного.
Мама ходит по дому, от окна к окну, и то и дело стискивает руки. Я смотрю и боюсь, что она сломает себе пальцы – они у неё такие тонкие. Иногда мама садит-ся и пытается работать, но у неё ничего не выходит, и она отбрасывает вышивку, на которой добавилась едва ли пара стежков. А иногда она подзывает к себе меня, берет за плечи и долго-долго смотрит в глаза. А потом вздыхает, говорит: «Иди, Элри», и снова начинает ходить от окна к окну. Она не говорит мне, что случи-лось. Да я и не спрашиваю. А дымом пахнет всё сильней, и к запахам железа и че-го-то незнакомого примешивается третий – сладковатый. От него становится страшно по-настоящему.
Уже ночь, но я не сплю – лежу в постели и не могу закрыть глаз. На потолке качаются странные тени. Я знаю, что это ветки деревьев, нависших над домом, но мне мерещится что-то страшное. Я не боюсь за себя – я сын правителя, мне не по-добает бояться, но мама…
Я знаю – она тоже не спит. Она сидит у окна, не зажигая огня, и смотрит в тем-ноту.
Мама ждёт отца.
Он уехал уже давно, несколько недель назад, и всё это время от него нет ника-ких известий. А мама знает что-то, чего не знаю я, и поэтому боится за отца – как я боюсь за неё… И – может, мне это только кажется – но она плачет. Мама очень редко плачет, ещё реже, чем я.
Мы не спим, но – я для мамы, мама для меня – притворяемся спящими. И я да-же начинаю на самом деле засыпать, когда в дверь вдруг начинают колотить изо всех сил.
Мама больше не притворяется спящей. Она вскакивает и бежит к двери. Я тоже вскакиваю и тенью скольжу за ней.
– Эленнар, ты?
Из-за двери что-то отвечают. Мама откидывает крючок и в дом входят двое. Один опирается на плечо другого и пошатывается. Я узнаю отца. Тот, за чье пле-чо он держится, кажется, Данариэль.
– Эленнар, – шепчет мама, обнимая отца, – что с тобой?
– Самое страшное ещё впереди, Алриэнна, – отец тоже обнимает мать за плечи. – Где Элри?
– Зачем? – мать испуганно смотрит отцу в глаза.
– Война, Алриэнна. – отец сжимает губы. – Война. Смерть. Вы должны ухо-дить. Ты уведёшь всех.
– Но… – шепчет мама. – А ты?
– Я… – даже в темноте я вижу, какое у отца бледное лицо. – Я остаюсь. Я и мои товарищи.
– А как же мы, Эленнар? С кем ты нас оставляешь?
– Наш народ поведёшь ты. А правителем моего народа станет… – и тут отец замечает меня. Он отпускает плечо мамы и делает шаг ко мне. Присаживается на корточки и смотрит в глаза.
– Отныне, Ани, ты вождь эльфов Великого Леса. Отныне ты – мужчина и воин. Защищай мать, сын.
Отец на мгновение опускает голову на грудь, а потом, словно вдруг решив-шись, быстро произносит:
– Имя тебе – Элриннэ Мэириэннэ.
Потом отец поворачивается и выходит из дома прочь, на ходу вытягивая из но-жен клинок.
Таким я запомнил отца навсегда.
Больше я его не видел.
-
-
30.05.2007 в 15:21-
-
30.05.2007 в 16:51Знаешь, мне кажется, что-то из этого со временем отомрет. Хотя может я и не прав.
-
-
30.05.2007 в 17:07Спасибо...
Огонь Болотный
Вполне возможно...
Вообще это довольно давно написано было, почти год назад.
Вопрос ко всем прочитавшим: продолжение выкладывать?
-
-
30.05.2007 в 17:11Я прочитаю.
-
-
30.05.2007 в 17:11-
-
30.05.2007 в 17:12Тогда выкладываю, но предупреждаю - там именно куски, местами неправленые, местами - неоконченные, и пока в чёткий сюжет не состроенные.
-
-
30.05.2007 в 17:15Пасяба бошое!
-
-
30.05.2007 в 17:35