Вот идёт гроза, и земля дрожит, вспышки молний взрезают мрак,
И никто не спрячется, не сбежит, не продержится до утра.
Темнота чернильна и ветер зол, и порывы его - клинки,
Я стою под ним, я дышу грозой, под ногами земля кипит.
Я и есть гроза, я и есть война, буря с яростью пополам,
Я пришел карать, я воздам сполна, всем и каждому по делам.
Ты выходишь ко мне, как идут домой. Смотришь молча. Идёшь легко.
Ты стоишь на кромке моих штормов - башней, крепостью, маяком.
Я и есть гроза. Я и есть конец. Око шторма хранит покой.
Засыпай на вздымающейся волне, убаюкан моей рукой.
Закрывай глаза. Шторм идёт на нет. Небеса - серебристый шелк.
И пока ты видишь меня во сне, все кончается хорошо.
когда-нибудь я напишу историю
о том, как пара писателей
пытается просто переспать друг с другом
разумеется, мне никто не поверит
пара писателей не может просто переспать,
не может даже просто начать встречаться
пара писателей слишком хорошо знает
что все на свете - текст
или, по крайней мере
повод для текста
в истории про пару писателей
будет нелинейный сюжет
закрученное повествование
флэшбек на флэшбеке внутри флэшбека
архетипы на тонкой грани стереотипов
полдюжины побочных сюжетных линий
не меньше пары десятков второстепенных героев
одно из действующих лиц
будет неведомой хтонью
приходящей в зимних сумерках с черненым копьем
юношей с поводьями от колесницы
мужчиной в стоптанных до дыр пехотных сапогах
женщиной с тяжелым револьвером
второе станет грозой в ночь солнцеворота
смеющимся колесничим
маленькой злой девушкой с хищной улыбкой и сильными пальцами
мужчиной, стоящим у чужой двери, над которой висит рябина
дальше - экспозиция, завязка, развитие действия,
что еще положено каждому сюжету?
одно из действующих лиц начнет с взаимного предательства с лучшим другом
оставит свой дом и близких
останется полумертвым в одиночку на развалинах прежнего мира
второе появится в кадре чуть позже -
например, во время совершения какого-нибудь безумного и бессмысленного поступка -
например, путешествия через половину страны, а потом еще половину
просто ради развлечения и того
что лето и так слишком коротко, чтобы еще и не тратить его на глупости
флэшбек, смена фокала, взгляд глазами второго героя
разумеется, там тоже будет почти развалившийся мир
например, война
например, близкие, оказавшиеся по разные стороны
и невозможность между ними выбирать
например, бегство от этой войны - не думая, куда получается
и попытки не сойти с ума от отчаяния
флэшбэк внутри флэшбэка,
сюжет запутывается еще сильнее:
разумеется, эти двое были знакомы раньше
разумеется, они почти не обратили друг на друга внимания
не более чем " - славные у тебя кони / - отличный у тебя револьвер"
может быть даже не более чем " - у меня отличное вино / - отстань от меня, убожество"
остались какие-то мелочи -
стихи, написанные для другого в пьяном угаре
подвеска, собранная и подаренная на спор,
мелодия, разложенная на два инструмента
что-то, почти не имеющее значения,
но бережно и бессмысленно хранимое
возвращаемся к центральной сюжетной линии
потом в ней будет праздник, на котором соберутся все герои
кто-то будет пить, петь, делить праздничного кабана
мериться сложением баллад, вызывать друг друга на поединок
читать каноны для предков и жечь огни
и где-то посреди огней праздника
случится то, ради чего вообще начиналась история,
то, от чего она так далеко и надолго уходила
ради раскрытия внутреннего мира героев -
ведь писать без психологизма устарело еще два века назад
потом разумеется нужно добавить драмы
ссор, сложных отношений
попыток набить друг другу лицо
разговоров о том, кто кого и чем бесит
флэшбэков про других женщин, мужчин и двуполых фиолетовых созданий с планеты Нибиру,
с которыми могло бы, но не сложилось у обоих героев
вмешательства друзей и знакомых кролика
которые понимают все гораздо лучше обоих фигурантов истории
стоп-кадр
кульминация
какая-нибудь совершенно особая ночь
все-таки сказанное вслух
то самое
"я - тебя, все - тебя"
все-таки услышанное в ответ в ответ
"я тебя тоже"
в принципе на этом можно было бы заканчивать,
но про двух писателей стыдно сочинять лавбургер
они же первыми посмеются над слитой композицией
неуместным хэппиэндом
нелепым лавлайном, торчащим, как рояль из кустов
посреди средневекового Хоккайдо
поэтому дальше в этой истории разумеется будут испытания обоих героев
и, пока один идет сквозь ад и смерть,
рискуя собой и всеми близкими
второй будет держать его за руку
а первый - мечтать о том, чтобы они никогда не поменялись местами;
разумеется, сюжет предполагает, что им придется
стереотипно?
возможно - если писать плохо
если писать хорошо - скорее архетипично
людям нравятся архетипы
должна получиться хорошая книга
возможно даже немаленькая -
если развить линии второстепенных персонажей,
хватит на несколько томов...
знаешь,
я никогда не напишу эту историю
во-первых, я понятия не имею
каким будет ее финал,
и не хочу о нем думать
а, во-вторых,
жить ее гораздо интереснее,
чем писать или читать
Человек говорит: "Поехали в Крым, в крайнем случае - на Урал".
Человеку тридцать. Он не раз уже умирал.
Он зачем-то стоит и говорит со мной -
Человек со слишком спокойным лицом и прямой спиной.
Между нами тринадцать, пятнадцать, семнадцать звенящих лет,
Между нами осколки солнца в луже, следы на сырой земле,
Между нами стоит вода, города, года,
Кто-то хлопнул дверью под громкое "Навсегда!",
Кто-то бил по стене, рассадив себе кулаки,
Кто-то плакал и пел, и жег по ночам стихи.
Между нами пропасть размером с полдневный стоящий МКАД.
Человек говорит: "Ты знаешь, я тебе рад".
Летний полдень плавит мир, сквозь небо течет вода,
Человек раскрывает рюкзак. В рюкзаке - вино и еда.
Между нами предательства, войны и горы лжи.
Человек говорит: "Я предлагаю - жить".
Человек говорит мне: "Здравствуй. Кем бы ты ни пришел".
От меня остается три слова, -
"Все будет хорошо".
От воды тянет холодом, утренней тишиной,
И качается ветка, и птицы слышны едва.
То, что станет хлебом, покуда еще зерно,
То, что будет кровью, покуда еще слова.
Мы не знаем имен для того, что туманит сны,
Мы не знаем, что мир - не надежней вишневого лепестка.
По траве крадется первый рассвет войны
И восходит солнце сквозь дымные облака.
Однажды наступает время
Идти одному через лес.
Не брать с собой ни оружия,
Ни еды, ни питья.
Выходить на закате,
Нырять в туманные сумерки,
Слушать крик ночной птицы и шелест
Начинающегося дождя.
Это время быть в ночи,
Дать ей смотреть на тебя,
Дать твоей собственной ночи взглянуть в ответ.
Тот, кого ты встретишь в ночном лесу,
Будет вооружен твоим страхом и твоими ошибками,
Твоей виной и горем,
Черной водой колодца без дна.
И когда ты посмотришь в эту воду,
Ты увидишь собственное лицо.
И испугаешься.
Запомни: самое главное - не в том, что ты сделаешь
С тем, кого встретишь в лесу.
Самое главное -
Что он сделает с тобой,
А чего не сумеет.
Если ты встанешь живым,
Если ты решишь возвращаться,
Эта черная вода останется с тобой.
Но страх отступит:
Кроме тебя эта вода отныне отражает
Падающие на воду листья,
Ползущий из низовий туман,
Стволы деревьев в мягком зелёном мху,
Крик птицы, встречающей рассвет -
Весь мир, которому без тебя не стало бы хуже,
Но с тобой становится лучше.
Но когда ты идёшь через лес
И тобой - то, что мир, потерявший тебя, не получит смертельной раны -
Посмотри под ноги.
После дождя на дорогу выползают слизняки,
Величиной в половину ладони.
Постарайся их не раздавить.
Они приходят - из сумерек, из ночных теней,
С дна пруда, затянутого ряской,
С улиц, где крошатся камни оград,
Где погасли все фонари, и в последнем бьется сгорающий мотылек, и тянет дымом.
Не пытайся делать вид,
Что они пришли не к тебе.
Они приходят. Их глаза черны и пусты,
Пальцы сухи и тонки,
Еще можно узнать, кем и чем они были,
Еще можно различить - они одеты как были одеты,
Они движутся, как двигались прежде,
Они несут в руках то, что ты и раньше видел в их руках.
Не пытайся делать вид,
Что ты их не помнишь.
Они говорят, и под их голосом
Ложится трава, и серый мох ползет по стенам,
Зацветает вода в пруду и даже в чашке,
Лица касается паутина,
Свеча в последнем фонаре дрожит и дает больше копоти, чем света.
Не пытайся спрятаться. Не пытайся убежать.
Не пытайся делать вид, что их не существует.
Из сумерек, из ночных теней, из гнили и грязи, из самой холодной и страшной ночи
Приходят твои мертвые.
Выходи к ним.
Неси в руках огонь,
Неси должный хлеб и должную воду.
Отдай их голоду. отдай их жажде.
Помни: выслушать. Услышать. Успокоить. Отпустить.
Но помни - у них нет над тобой власти.
У них не может быть над тобой власти.
У них не должно быть над тобой власти.
Не давай своим мертвым больше, чем ты должен им дать.
Не бери от них больше, чем ты вправе взять.
Вот - я стою в сумерках, и дрожит фонарь, и черные тени ползут по крыльцу,
И пахнет болотом и дымом.
Вот - стоит человек, когда-то державший меня за руку.
Вот - волной взбешенного озера стоит между нами
Его гнев, его обида, его ненависть, зависть и горе.
Вот - чашка у меня в руках и вода в этой чашке.
Я слушаю тебя.
Я слышу тебя.
Я - правда - тебя слышу.
Теперь твоя очередь - слышать меня.
Мертвый мой, мертвый, которому я должен, - вот моя вода.
Прости меня, у меня нет для тебя ничего больше.
Прости меня, я не отдам тебе ничего больше.
Возьми мою воду - или мой огонь,
То, что я могу тебе дать - или то, что я должен буду тебе отдать.
Ты не найдешь здесь ничего кроме.
Я не отдам тебе ничего кроме.
Я отпускаю тебя - так или иначе,
По твоей воле - или по моей.
Иди.
И не возвращайся.
А потом кончаются все наши истории.
Горе, радость, страх, торжество, протянутые руки, удары в спину.
Мы сидим на досках пристани.
Доски теплые, и сквозь них видно воду.
Я не знаю лиц, которые она отражает.
Вот этот, с лицом младше своих лет, с глазами старше - это я?
Вот тот, светлый настолько, что вместо лица на воде золотые блики - это ты?
Вон тот, третий - во взгляде закрытые двери, на губах весенний ветер;
Четвертая, темноволосая, тонкие косы у висков,
Пятый с флейтой, шестая говорит слишком быстро, а ходит слишком угловато,
Седьмой, восьмой, девятый... я не знаю, кто из отражений в воде
Сидит над ней сейчас на самом деле.
Я не знаю, что из этого настоящее, что - запомнившееся,
Что - хотелось бы, чтобы было, но не будет никогда.
Я помню людей, которых любил,
Людей, с которыми спорил до крика,
Людей, которым желал не быть больше никогда, и людей, которые желали мне того же.
Я помню истории, которые были между нами.
В них звучали слова про дружбу навсегда, про любовь превыше всего, про верность, несмотря на,
Про предательство, про одиночество, про горе уходящих и тоску остающихся,
В них было летнее солнце и осенний дым,
Ветер, подхватывающий голоса и слова, которые можно сказать один раз в жизни,
Алые полосы на руках и слезы, которых никто не видит.
А потом эти истории закончилась.
Мы сидим на досках пристани.
Под нами качается что-то, чему я не знаю имени.
Может быть, вода.
Может быть, память.
Отражения в воде знакомы, но неузнаваемы.
Я рад был быть частью этой истории.
Мне горько было перестать ей быть.
Мне уже незачем жалеть, что она закончилась.
Из-за моего плеча тянет ветром,
Холодным, но несомненно весенним, -
Как всегда, когда деревья стоят в цвету и вода отражает то, чего не бывает.
Ветер крепчает.
Через минуту он сорвет отражения с поверхности воды,
И от всех наших историй останутся только тонкие, серебряные брызги.
Это очень важно - все наши споры:
О том, стилом писать, или кистью,
Резать флейту из тростника или камня,
Вдоль или поперек.
Это очень важно - все наши слова:
О том, что я рад стоять с тобой на обрыве над морем,
О том, что ты рад принести мне вина к ночному роднику,
О том, что лес ярок от светляков,
Трава мокра от росы,
И только то, что здесь и сейчас, имеет хоть какое-то значение,
Даже если завтра мы вновь до крика будем спорить о том,
Струна или флейта полнее выразит
Сказанное сегодня в ночной тишине.
Это очень важно - все наши ссоры,
Вся наша ярость, все наше презрение, весь гнев, который мы бросаем щедрыми горстями:
Мой гнев на то, что ты стоишь здесь не затем, чтобы соответствовать моим правилам,
Твое презрение к тому, что я не вижу дальше того, что могу понять и исполнить,
Наша общая ярость от того,
Что мы могли бы говорить, не повышая голоса,
Не нарушая мелодии,
Оплетая ноты нотами,
Как в волосы вплетают шнур,
Но вместо этого кричим, не слыша друг друга,
И музыка, которой мы звучали вчерашней ночью,
Рассыпается срезанной горстью бубенцов.
Это очень важно - и когда мы слышим друг друга,
И когда не слышим,
И когда говорим,
И когда нам уже нечего сказать,
Все, что ложится между нами,
Все, что сказано между нами,
Все, что могло бы быть сказано между нами -
Это то, что заставляет нас звучать,
Это то, что делает нас живыми,
Это то, из чего мы встанем живыми,
Из чего мы продолжим звучать
В дни, когда от нас останется пепел, и ветер, и тени облаков над скалами,
И белых цветов, растущих из этого пепла под этими облаками,
Коснется нога того,
Кто не родился еще в дни,
Когда не было между нами спора страшнее и важнее,
Чем спор о том, должна быть флейта продольной или поперечной.
Такие сумерки, как будто вся жизнь в начале,
Течет весна и пахнет - солнцем, водой и цветущей вишней,
В косе бубенчик, рюкзак потрёпанный за плечами,в
И время течет, течет, но покуда ещё не вышло.
Звучит сквозь тебя беспомощной, но надеждой,
Что есть покуда зачем стоять и за что держаться:
Семнадцать лет даются, чтобы успеть наделать
Все то, что будешь чинить последующие семнадцать.
А после, в один из дней, золотой, невесомый, почти что летний,
Понять, что время закончилось. И осталось
Накинуть куртку, уйти в холмы и играть на флейте,
Найти там вишню и ноту, с которой она расцветает.
