Да, люди добрые, хорошие и прекрасные!
Если я вам не отвечаю в общальниках час, другой и третий - это не бяка-Нинквэ вас игнорирует. Это что угодно от "ушел мыться, комп не выключил" и до "глюк самопроизвольный, одна штука".

@темы: Лытдыбр

---

Это типа со всеми переносами и прочим ближайшая игра у меня в августе?
Ну ежовая ж выхухоль!
Люди, что проще, к кому-нибудь из нуждающихся вписаться, или самому что-нибудь смастерить?

@темы: ролёвка

---

...don't you know, how lonely is the road?

Ветер свистит в чаще,
Путь занесло обратный.

- Сколько ты стоишь, брат мой?
- Тридцать монет звенящих.

Больно идти, трудно,
Под ноги - сталь лезвий.

- Сколько ты стоишь, друг мой?
- Тридцать ножей железных.

Сердце в груди стынет.
Вижу с трудом - слепну.

- Сколько ты стоишь, свет мой?
- Тридцать ударов в спину.

Ветром дышать - колко.
Сил нет шагать - порознь.

Сколько ты стоишь? Сколько?..
...впрочем, уже поздно.

@темы: Стихи, Творчество

---

Уже самому интересно - прочитаю ли я текст, который уже скоро год как регулярно начинаю читать и бросаю? Текст сопротивляется, как будто я делаю что-то противоестественное то ли с ним, то ли с собой, то ли с обоими.
Да, это я про "Игрока".
Нет, это не "мыши плакали и кололись", это "я хочу себе эту информацию и не понимаю, почему не получается усвоить".
Хотя, подозреваю, на работе, когда кончатся олухи, я много что прочитаю. Возможно, даже особо нелюбимую часть учебы.

*
И почти без связи с первой половиной поста - хочу говорить с кем-нибудь про профессиональное выгорание у помогающих профессий вообще и коррекционщиков в частности.
Правда, подозреваю, говорить про коррекционку я смогу только не шибко трезвым.
Не понимаю, какого черта я половину вещей в своей жизни завожу по принципу "надо пойти поостерегаться пропасти широкими прыжками". Не понимаю, как я ухитряюсь жить с работой, которая меня сворачивает в пружинку.
Возможно, ценность от трудностей, с которыми получается эффективно справляться, несколько выше ценности профессиональной ломки?

@темы: Книги, Лытдыбр, Мысли вслух

---

Темные коридоры.

Золотая птица летит на юг,
На дороге в сумерках - стук камней.
Я не птица, я просто - стою, пою...
Свет все дальше, и ночь все темней, темней.

Золотая птица летит, летит,
И от крыльев ее небесам светло.
Где-то тают сумерки на пути -
Там, где неба коснулось ее крыло.

Где-то свечи пляшут в большом кругу,
Где-то люди - видишь? - костер зажгли...
Я не птица - и что я сейчас могу?
Свет меня коснулся - и опалил.

Стиснув пальцами светлую боль свою,
Я не знаю, сколько я простою.
...золотая птица летит на юг,
Золотая птица летит на юг...

@темы: Стихи, Творчество

---

Мрачноавторское.

И вот тут-то автор и понял, в какую ловушку сам себя загнал.
У меня в тексте персонаж, адекватно прописать которого мне не по силам, а выводить за кадр - нельзя.
Я не знаю, как написать про человека, у которого одновременно очень много мозгов и талантов, примерно столько же политических знаний, и при этом одновременно очень мало эмоций, практически отсутствуют морально-этические категории, и в наличии очень амбициозные планы класса "переделать весь мир по своему плану". Я не понимаю, как стыкуется такой талант с такими планами. Еще я не понимаю, как он ухитряется при этом быть умным и адекватным по крайней мере до какого-то момента хотя да, после смерти двух особо ценных кадров его сорвет.
Самое страшное, что у человека реально были шансы переделать мир, и понять, на чем же он прокололся - еще одна задачка про "автор, убей себя об стену".

@темы: Авторское, Эрика

---

Эрика. Господин Валентин Штаубе.

- Это должно быть прекращено.
Господин Валентин Штаубе не кричит. Он даже не повышает голоса. Нет, он чудовищно, непрошибаемо спокоен. Кончиком пальца он качает настольный перекидной календарь, и выглядит почти скучающим.
- Волнения. Протесты. Драки на улицах. Перестрелки. Убийства. Взрывы. Кажется, я чего-то не понимаю. Это страна, или пожар в борделе? Это внутренние войска, или, простите, колбасно-водочные? В этой чертовой системе работаю один я?
- Господин Штаубе, - его собеседник, напротив, мнется и нервничает, - но что вы прикажете делать? Мы арестовываем одного - у него мгновенно находятся свидетели невиновности. Второго - он смеется в лицо и через несколько дней сбегает по дороге в суд, или же его отбивают. К третьему мы просто не успеваем - нас встречает развороченный дом и никого живого. Идем за четвертым - отряд нарывается на засаду и ложится целиком... господин Штаубе, внутренние войска бессильны.
Господин Валентин Штаубе медленно измеряет собеседника взглядом. Тот еще больше смущается и отводит глаза.
- Бауэр, внутренние войска - это я. Следите за своими словами.
Бауэр поднимает взгляд.
- Но что вы можете предложить, господин Штаубе? Мы исчерпали все средства...
Господин Штаубе желчно кривит губы.
- Вы в этом уверены, Бауэр?
Тот с минуту медлит, но потом все же кивает.
- Я вынужден констатировать, - медленно укладывает слова Штаубе, - что мои сотрудники нынче удивительно лишены интеллекта. Хотя задача чрезвычайно проста. Бауэр, если у вас не получается арестовывать - стреляйте.
- Что? - переспрашивает изумленный Бауэр. - Простите, господин Штаубе...
- Все очень просто, - снисходительно, как ребенку, повторяет Валентин Штаубе, глава внутренних войск. - Эти... люди пытаются вести с нами войну. Хорошо. Они получат свою войну. Я повторяю, мой приказ - стрелять. На поражение. Там уже некого жалеть.
- Но... - голос Бауэра начинает дрожать, - у нас нет таких полномочий, господин Штаубе...
Глава внутренних войск медленно и спокойно поднимается с кресла.
- Они у вас будут. Вы свободны, Бауэр. Можете идти.

@темы: Творчество, Эрика

---

Возможно, это кто-то уже находил, и даже очень вероятно, что находил. Но я все равно не могу не поделиться.
Вот тут живет Таро по Стартреку. Вернее, по ТОСу. Правда, всего шесть карт но Спок и нетрезвая годзилла там есть.
Хочу целиком.

@темы: Чужое моё, Кино

---

Текст не с ФБ.

Но с историей.
Собственно история простая: одно из четверостиший текста приснилось. Причем не мне, а вовсе даже Лёну.
Хозяин четверостишия его запостил с комментарием "а остальные куски этого стихотворения явно в голове у кого-то, кто не я".
А дальше был диалог в ключе "ну я не стал тебе в комментарии писать, что, кажется, остальной текст в голове у меня - ну так я тоже не стал там писать, что остальной текст, кажется, у тебя, но ты не палишься". Пришлось записать.
Вот.
Оно странное, не вполне мое и песня.

Зима над мостовой,
И белый-белый ветер,
В преддверьи рождества
Все помыслы чисты.

Запомните меня
За полчаса до смерти,
Запомните меня -
За час до немоты.

Вы говорите "мы" -
Я слышу Вас, я слышу!
Шаг, полу-оборот -
На взлетной полосе...

..но так устроен мир
Где слишком много лишних
Что место на кресте
Не худшее из всех.

Я буду вас любить -
Вы слышите?.. Ты слышишь?
Я буду в темноте
Свечой - гори светлей!

Но так устроен мир,
Что дальше всех и выше
Шагают те, кому
Любить - и не жалеть.

Один последний шаг -
И горько отчего-то,
Что вряд ли встречу вас
В раю - или в аду.

Но так устроен мир,
Что смерть порой - работа.
Но так устроен мир...
Я знаю. Я иду."

@темы: Стихи, Творчество

---

Ну что, можно поздравлять меня и ПЧ, это последний текст моего авторства с ЗФБ. Ну, то есть есть еще участие в разных комадных текст-сетах, но как-то нет желания ни выдирать свои кусочки из общего сета, ни перетаскивать к себе работы, у которых авторов еще штук шесть-семь минимум.
И да, этот текст я очень люблю, потому что. Во-первых, это первая в жизни написанная, а не сыгранная, аушка. Во-вторых, это аушка, родившаяся из трепа в комментариях к другому тексту. В-третьих, это аушка с уползанием, что само по себе не достижение, но у меня тоже впервые. В-четвертых, это по моим меркам здоровенный мидик на почти 13 тыс. слов, при том, что я вообще не умею писать мидики. В-пятых, это текст, написанный в соавторстве, притом не с Тас, а со Скэри... в общем, я долго могу рассказывать, за что я его люблю.
Но лучше я скажу все прилагающиеся к этому тексту спасибы:
-  Лианнон и  *Illusion* спасибо за идею уползти Регулуса и наметки того, как это сделать без ООС.
-  vlad.и  Айриэн спасибо за самоотверженный бетинг текста, в том числе прямо в ночь перед выкладкой.
- второму автору этой истории, "голосу Сириуса" в лице  scaryspice (собственно, отрывки от лица Регулуса - мои, от лица Сириуса - ее) огромное, огромное спасибо за то, что без нее бы вообще ничего не было.

Текст большой, поэтому начало под катом, а продолжение в комментариях.

Регулус Блэк и Орден Феникса.

Мы спасли Регулуса Блэка!

Регулус, 1979

Больно.
Мерлин великий, больно-то как. Даже думать больно, извилины в голове словно отбитые.
Погодите-ка... больно?!
Это я, что же, значит, жив?
Глаза открывать было тоже больно. Но я все равно открыл.
Серое все какое-то. На темноту ни намека, на свет тоже. Сумерки.
Я провел ладонью по тому, на чем я лежал. Теплое. Сухое. Чуть хрустящее. Больше всего похоже на чистую накрахмаленную простыню.
На этом месте я окончательно перестал что-то понимать.
То есть, последнее, что я запомнил – голова звенит, как колокол; вода, холодная, и руки. Такие же холодные. Только вода черная, а руки белые.
Если попробовать мыслить логически, то камень, песок, даже металл еще могли подо мной оказаться. Но вот чистая простыня...
Вариантов было, в общем, немного.
Или я все-таки так странно умер. По некотором размышлении – отметается. Насколько мне известно, у мертвых голова не раскалывается.
Или я умер и стал призраком. Но тогда бы я тем более не чувствовал никакой простыни. Я интереса ради попробовал коснуться чего-нибудь материального, хотя бы одеяла, чтобы посмотреть, пройдет ли моя рука сквозь него. Нет, судя по тому, насколько больно шевелиться, призраки тоже отметаются.
Вариант третий – меня кто-то вытащил. Вариант маловероятный. Или малоприятный, с учетом того, что дорогу в эту драклову пещеру кроме меня знали один человек и один домовик. Домовику я, кажется, ничего не приказывал, а человек... если у него возникли какие-то причины меня вытащить после того, что я сделал, мне нужно срочно запоминать мое нынешнее состояние как очень светлое, радостное и безболезненное. И молиться, чтобы меня разобрали на много маленьких Регулусов сравнительно быстро.
Впрочем, конечно, возможен еще четвертый вариант. Что я вообще никуда не ходил, и все, что было в пещере, мне приснилось.
Самый тошнотворный, если честно, вариант.
Потому что если верен именно он, то сейчас мне нужно встать, позвать этого чертова домовика и все-таки отправиться за проклятым медальоном.
Хотя позвать Кричера – в любом случае хорошая мысль. Для раскалывающейся головы – просто замечательная.
Жаль, неосуществимая.
То есть, я попытался – и понял, что даже хрипеть толком не могу. Не знаю, что и когда я успел сделать с горлом...
...хотя это, конечно, возвращает меня к варианту третьему. К худшему двух третьих вариантов.
Но, Мерлин и Салазар, если меня вытащил он сам – отглаженная простыня чудовищно нелогична. Отглаженные до хруста простыни – это, скорее, к Кричеру...
– Хозяин очнулся! – заскрипело вдруг у меня где-то с изнанки черепа. – Молодой хозяин очнулся!
Похоже, я оказался в каком-то странном мире, где что думаешь, то и сбывается. Например, присутствие этого... старого замшелого пенька. Никогда еще не был так рад домовику.
– Молодой хозяин чего-нибудь хочет? – продолжало скрипеть над моей головой.
Я попытался сказать, что очень хочу знать, где нахожусь и что со мной было, но не получилось.
– Если ты так хочешь принести пользу, принеси ее в виде бульона, – донесся до меня второй голос.
От которого я бы, пожалуй, подпрыгнул до потолка. Если бы силы были.
– Пусть хозяин сам скажет! – возразило существо, которого я опознал как Кричера.
– Да не может ничего сказать твой хозяин, – второй издал короткий смешок. – Горло сорвал, дурак несчастный. Вот уж не ожидал, что мой братец полезет куда-то, где можно такое с собой сотворить.
Кричер еще что-то пытался бормотать, но оборвали его почти так же резко, как это делала матушка:
– Марш за бульоном, старая коряга. И за всем остальным, про что ты мне уши прожужжал, пока твой обожаемый молодой хозяин валялся без сознания.
Кричер, что удивительно, заткнулся и аппарировал.
А потом у меня в ногах что-то захрустело и в серых сумерках возникло лицо. Небритое, мрачное, хмурое, и, несомненно, принадлежащее моему глубоконеуважаемому старшему брату.
– Знаешь, Рег, – скривил губы он. – У меня только один вопрос: какого черта?

Сириус, 1979

Не самое удачное начало для задушевного разговора с братом, с которым не общался несколько лет, но больше ничего в голову не пришло. Честно говоря, ни за что бы не подумал, что мне вообще когда-нибудь еще доведется с ним разговаривать. Я ведь тогда не просто сбежал из дома – я твердо решил, что они мне больше не семья, и я не имею с ними ничего общего.
Поэтому, когда солнечным воскресным утром у меня в спальне ни с того ни с сего объявился совершенно невменяемый Кричер, первым моим желанием было выкинуть его в окно, или хотя бы швырнуть в него подушкой, и спать дальше. Проблемы этой семейки меня больше не касались.
Но домовик продолжал причитать, и я против воли начал вслушиваться в то, что он нес. По всему выходило, что Регулус крупно влип, да еще и так, что родителям об этом говорить нельзя.
Размышляя, с каких это пор у братца появились секреты от родителей, я наспех собрался и, ухватив Кричера за дрожащую лапку, аппарировал вместе с ним в ненавистный дом на площади Гриммо.
В первые пару секунд я едва узнал Регулуса. Конечно, за те несколько лет, что мы не виделись, он здорово повзрослел, но не это пугало больше всего. Мой братец выглядел так, словно провел все это время в Азкабане: восковая бледность, синяки под глазами и губы, искусанные в кровь.
Пока я бестолково топтался у его постели, не решаясь даже проверить пульс, рядом бился головой об стену и завывал Кричер. Я отправил его вместе с Регом ко мне домой и аппарировал следом.
Здесь у меня было больше времени на обдумывание ситуации. Дома в комнату могла зайти мать, и тогда я не знаю из-за чего бы она орала громче: из-за состояния Регулуса или моего присутствия.
Большинство внешних повреждений я смог убрать даже со своим минимальным знанием колдомедицины, но совершенно не представлял, что произошло с Регулусом и почему не помогал даже Эннервейт.
Просить помощи у наших я не решился, поэтому просто дежурил весь день и всю ночь, стараясь не пропустить момент, когда Рег очнется.
Можно было бы пойти спать, но меня раздирали на части любопытство и тревога. И где-то на краю здравого смысла металась назойливая мысль: а что если он умрет? Я вслушивался в неровное, слабое дыхание Регулуса, боясь, что каждый вдох может оказаться последним, и гнал от себя эту мысль. Строил предположения, думал, как поступить дальше и изо всех сил боролся со сном.
К утру я так извелся от тревоги и неизвестности, что к моменту, когда Регулус пришел в себя, у меня остался к нему только один вопрос: какого черта?

Регулус, 1979

«Какого черта».
Узнаю Сириуса. Из всех возможных вопросов он задал именно этот. И ведь действительно… категорически стоит ответить ему, какого черта. И каких размеров неприятности свалились ему на голову вместе со мной. Это будет, по крайней мере, честно.
А если он после этого решит вышвырнуть меня на улицу… я ведь и так собирался умирать, верно?
Делаю рукой жест – как берут перо, как пишут. Надеюсь, что он поймет. Еще надеюсь, что писать будет не так больно, как говорить.
По приказу Сириуса Кричер приволок какой-то огрызок бумаги и ту штуковину, которой пишут магглы. Которая может изуродовать любой почерк, от каллиграфического отцовского и до матушкиного, да простит она меня, почти нечитаемого. В руках эта штука почти так же удобна, как чужая палочка. Причем принадлежавшая кому-то вроде Джеймса Поттера.
Помимо собственного желания, первым делом я вывел на бумаге полупечатными буквами:
«Ты издеваешься, Сириус?»
Тот недоуменно захлопал глазами. Картина почти смешная, были бы силы смеяться.
Я указал ему взглядом на маггловскую... ручку, кажется, так они это называют? Или рукоятку? Или магглы свои штуковины тоже именуют перьями? Впервые в жизни я пожалел, что не ходил на уроки маггловедения.
«Эта штука неудобная, – написал я. – Дай перо».
Подумал и добавил:
«Пожалуйста».
– А, шаровары Салазара! – всплеснул руками Сириус. – Извини. Совсем забыл, что ты сроду не держал в руках маггловской ручки. Кстати, они классные, если привыкнуть... и, по правде говоря, у меня других, кажется, нет, – добавил он с необычно смущенным видом. – Кричер, эй, Кричер! Будь так добр, добудь нам перо откуда-нибудь, где его не хватятся.
«Из нашего дома», – с трудом нацарапал я, но Кричер уже аппарировал.
И приволок мне, разумеется, мое собственное перо из моей собственной комнаты.
– Хозяин Регулус, простите Кричера, Кричер не подумал... – запричитал он, протягивая мне перо и свиток чистой бумаги.
– Заткнись, – отмахнулся от него Сириус. – Ну как, этим удобно, Рег?
Я кивнул. Этим было гораздо лучше.
– Ну а теперь, дорогой братец, – Сириус передвинул табуретку поближе, чтобы не нагибаться к пергаменту, – рассказывай, во что ты вляпался. Можно без подробностей.
Я криво усмехнулся. Разумеется, без подробностей. Вряд ли они тебя касаются, дорогой брат, даже если предположить, что мне хватит сил их записать.
«Ты знаешь, что я был ?..» – дальше нарисовать значком проще и быстрее, чем писать слово.
– Уверен не был, но догадывался, – кивнул он. – А почему в прошедшем времени? Сам попросил отставки, или выперли за бесполезностью?
Косой крест на бумаге. И второй. Так проще, чем качать головой – не плывут перед глазами черно-зеленые круги.
После – одно слово. Нет, два.
«Хуже, Сириус».
– И-и-и? – брат вскинул бровь. – Что ты натворил, Рег?
Я собрался с мыслями. Интересно, как написать о том, что я сделал, коротко, ясно, и не вызывая лишних вопросов?
«Надеюсь, что навредил Темному Лорду достаточно сильно, чтобы вы смогли его уничтожить».
Все. Это самая короткая фраза из возможных, но она все равно слишком длинная. Все, на что меня сейчас хватает – вывести полторы строчки. А дальше в голове и перед глазами что-то вспыхивает. Черное-зеленое-белое, с бешеной скоростью, и больно, Мерлин, как же оно...
– Эй, Рег... что с тобой? Рег?!

Сириус, 1979

Я бормочу диагностическую формулу, сбиваюсь, начинаю снова. Палочка в руках дрожит, но заклинание все же показывает банальный обморок. Пытаюсь успокоиться, но вопли Кричера, в очередной раз решившего себя наказать, не очень этому способствуют. Я беру его за шкирку и ставлю перед собой.
– Все в порядке с твоим хозяином. Устал.
Домовик немедленно преображается, как будто моя матушка подарила ему новое дырявое полотенце.
– Рассказывай подробно, четко и самого начала. Что произошло с твоим хозяином?
Терпеть не могу приказывать домовым эльфам, вечно путаюсь в формулировках, но у меня нет желания выслушивать причитания Кричера – мне нужна информация.
Всхлипывая и вытирая кулачком слезы, домовик начинает рассказывать с того момента, когда мой безмозглый брат принял метку.
Я сижу на ковре, внимательно смотрю на сморщенную уродливую мордочку и слушаю: про медальон, пещеру, ядовитое зелье и озеро, полное инферналов. Про то, как мой брат отправился туда, чтобы исправить то, что натворил его хозяин.
У Кричера не получается говорить коротко и по делу. К концу своего жуткого рассказа он рыдает в голос и бьется головой о прикроватную тумбочку. Я встряхиваю его и требую закончить рассказ.
– Кричер послушный эльф, он сделал все как велел хозяин Регулус. Но потом Кричер услышал, как хозяин зовет его, и вернулся в пещеру. Эти твари… они уже почти утащили хозяина, но Кричер успел схватить его за руку. Он принес хозяина домой и позвал на помощь.
Я сижу на полу, зажмурившись, и пытаюсь вытряхнуть из головы страшные образы, оставив только необходимую информацию. Рядом на полу бьется в истерике домовик. Открываю глаза и встречаю пристальный взгляд Регулуса. Интересно, как давно он очнулся и сколько успел услышать?
Рег, понятное дело, молчит. Мне тоже нечего ему сказать.
– Кричер, – зову я, и дрожащий эльф поворачивается, даже не пытаясь встать. – Где этот чертов медальон?
Эльф хватается лапкой за шею, мотает головой и смотрит на Регулуса полными слез глазами. Тот еле заметно кивает. Кричер в очередной раз всхлипывает и протягивает мне увесистый золотой медальон с каменьями. Я беру его двумя пальцами и прячу в нижний ящик комода. Никто в жизни не догадается, что кусок души Волдеморта лежит у меня среди грязной одежды, завернутый в дырявый носок.
– Слушай меня внимательно, – я стараюсь говорить спокойно и уверенно, но голос самую малость дрожит. – Ты сейчас успокоишься, приведешь себя в порядок и вернешься домой. Не говори хозяйке, где ты был и где сейчас Регулус. Это очень важно для него.
Кричер судорожно вздыхает, поправляет на себе замызганную наволочку и аппарирует. А я почти с такой же скоростью убегаю на кухню.
Мне не о чем говорить с Регом, пока не пойму, что думаю и чувствую по поводу услышанного. Сижу на кухне, глотаю огневиски как воду и прикидываю что к чему. Мешать такие мысли с алкоголем – плохая идея, но, черт побери, это уже за гранью.
В школе о таком, конечно, не рассказывали. Считали, что если не говорить, никто и не узнает. Но мы с братом знали, нас этому учили: есть области, в которые соваться нельзя. И это не такое «нельзя», которое так и тянет нарушить.
Смерть нельзя обмануть, а Волдеморт как раз это и пытался сделать. Что теперь будет, и кому достанется – не предскажет никто.
Я укладываюсь спать на жестком кухонном диванчике, потому что не хочу разговаривать с Регулусом, а это неизбежно, учитывая, что он занял единственную в доме спальню.
Закрываю глаза, и под веками тут же всплывают картинки из недавнего разговора: бледные, с трупными пятнами, руки, лица с пустыми глазницами и сгнившей кожей. За тонкой стенкой кричит Рег.
Я прихватываю плед и бегу в спальню. Бужу Регулуса, спихиваю его с середины кровати и укладываюсь рядом.
– Ты что?
Это его первые слова за все время пребывания здесь.
– Когда у тебя под кроватью прятались чудовища и ты приходил в мою комнату, я так не возмущался. Буду спать здесь, чтобы ты не орал по ночам.
Не говорить же ему, что мне самому до чертиков страшно.

Регулус, 1979

Если честно, последний раз я так радовался присутствию Сириуса, когда мне было лет шесть и мне снились кошмары. Родителям бы в голову не пришло, что от чудовищ под кроватью здорово помогает залезть под одеяло вдвоем. А если еще на всякий случай прихватить отцовскую палочку – с твердым намерением хоть искрами да угостить ту пакость, которая посмела пугать братика…
…Ох и влетело тогда Сириусу. И за палочку, и за то, что одеяло он все-таки подпалил, и за то, что посмел заявить матери, что если ей на меня плевать, то ему, Сириусу – не плевать.
Как же хорошо и просто все было в шесть лет.
Впрочем, по сравнению с тем, что творилось вокруг меня в последние несколько недель, сейчас тоже… гораздо лучше, чем могло бы. Хотя мне и в бреду привидеться не могло, что я буду так радоваться тому, что Сириус – небритый, непричесанный, в не слишком-то чистой одежде, развалившийся на полкровати, чересчур громко храпящий и впридачу прямо-таки пропахший огневиски – спит у меня под боком. Когда тебе храпят в ухо, можно быть совершенно уверенным, что ты не один и в ближайшее время один можешь остаться, только если собственноручно чем-нибудь придушишь этого храпуна. По счастью, придушить Сириуса мне бы и в лучшие времена сноровки не хватило, причем ни руками, ни заклинанием.
Ему бы и в голову, пожалуй, не пришло, что сейчас, просто лежа рядом, он для меня делает больше, чем… ну да, больше, чем уже сделал, перетащив сюда, спрятав от матери и выходив до хотя бы сознательного состояния. Пока он здесь, я могу быть уверен, что кошмары, которые я видел в пещере – дурное наваждение, действие зелья, что угодно, но ни в коем случае не правда.
Если бы я мог доверять Северусу Снейпу, было бы интересно показать ему это зелье. Без шуток, если кто и способен разобраться в том, что это такое – то он. Жаль, что Северус, в отличие от меня, не имел причин изменить свое мнение о Темном Лорде. Отдельно жаль, что доверять Северусу нельзя было и без всяких лордов.
Я читал когда-то о зеркале, показывавшем самые заветные желания. Это зелье заставляло видеть самые отвратительные кошмары, не иначе. Почти не сомневаюсь, что каждому, кто осмелился бы попробовать – его собственные. Матушка бы наверняка увидела, как я привожу в дом магглу и объявляю, что это моя невеста. Кузина Белла – что обожаемый Лорд сказал ей «Убирайся вон!» Я… удивляюсь, как у меня хватило сил допить эту мерзость, хватило сил смотреть, как от меня отказывается вся семья; как мама смотрит надменно и презрительно, и говорит, что я ей не сын; как кузина Белла приглашает меня присоединиться к ее развлечениям, и я не решаюсь отказаться, а потом, вернувшись домой, запираюсь в ванной, и меня выворачивает наизнанку, а потом я мучительно пытаюсь отмыться от всей этой дряни и останавливаюсь, только обнаружив, что ободрал себе руки до крови; как Лорд смеется, называет меня глупым мальчишкой, который не способен справиться с простейшим поручением; как мы сталкиваемся в бою с этими, из Ордена Феникса, и я понимаю, что мой противник – Сириус…
– Рег, твою мать… – раздается у меня над ухом сердитое ворчание. – Ты все время будешь так орать? Что тебя, подкроватный шуршунчик за пятку укусил?
Подкроватный шуршунчик – это как раз тот самый кошмар моего детства. Дурацкая сказочка гостившего у нас в то время Барти Крауча про зверушку, которая живет под кроватью, и, если ее не кормить, вылезает и отгрызает детям пятки. Смеялась, узнав, что я боюсь шуршунчика, вся семья. Не к чести Сириуса – включая его.
– Нет, – отвечаю я. – Прости.
Мне на мгновение становится стыдно. В самом деле, я вообще не должен был оказаться у Сириуса, а тут – позволяю ему за мной ухаживать, да еще и спать не даю…
Усилием воли гоню эти мысли прочь. Не хотел бы – не возился бы. Послал к драклам Кричера и занимался своими делами. Все, что делает мой братец, он делает по своему собственному желанию, я ничем ему не обязан…
– Плохие сны, да? – спрашивает Сириус. – Может, тебе умиротворяющий бальзам состряпать? Не обещаю высочайшего качества, правда…
– Никаких зелий! – выкашливаю я.
– Ясно, – кивает он. – Да, мог бы догадаться… А может, шоколадку?
Я смотрю на него, как на вконец чокнувшегося. Он, похоже, это замечает. И даже снисходит до объясне… да нет. Просто объясняет:
– Мой друг, Лунатик… я имею в виду, Ремус Люпин, говорит, что шоколад замечательно восстанавливает силы, если устал, напугался… ну, и так далее. Так ты будешь шоколадку? Или… да, семнадцать тебе уже есть… как совершеннолетний предпочтешь огневиски?

Сириус, 1979

В конце концов я решаю, что лишним не будет ни то, ни другое. Мы сидим на кровати и молча цедим огневиски. Рег морщится, но пьет, а я методично отгрызаю лапки шоколадным лягушкам и разглядываю его. У меня много вопросов к моему братцу, но все они неприятные, а потому могут подождать до утра.
– Поверить не могу, что мы с тобой пьем вместе, – говорю я, когда бутылка опустела.
– А я на это и не надеялся, – отвечает Рег, засыпая.
Утром мне закономерно плохо. Ползу в душ, а оттуда на кухню. Холодная вода приводит в чувство настолько, что я даже в состоянии приготовить завтрак. Не очень верю в успех, но сдаваться не собираюсь.
Регулус выползает на кухню, привлеченный запахом гари. Он бледный до невозможности, с легким оттенком благородной слизеринской зелени, и моя футболка болтается на нем, как на вешалке. Он всегда был мелким, мой братец.
Я расчищаю на столе немного места и ставлю перед ним тарелку с тостами. Они ничего, если срезать подгорелые кусочки. Кофе так и вообще отличный получился.
Регулус падает на диван, тяжело дыша. Скорее всего, путешествие на кухню едва не стоило ему нового обморока, но он держится молодцом. Это вызывает невольное уважение, хотя за все, что он натворил, брат заслужил хорошей трепки. Как его вообще угораздило связаться с Пожирателями?
Глядя на то, как Регулус мужественно жует мою стряпню, я передумываю с ним ругаться. В конце концов, есть проблемы и посерьезнее. Например, кусок волдемортовой души (странно, что у него вообще есть душа), валяющийся у меня в комоде. Его надо как-то уничтожить. Да и о безопасности Регулуса стоит подумать. Вряд ли после такой выходки он сможет спокойно разгуливать по Косому переулку. Поэтому я просто спрашиваю: – Что ты собираешься делать?
– Для начала поищу способ, как уничтожить хоркрукс.
Я киваю. Честно говоря, в ответе я и не сомневался.
После завтрака, который для меня состоял только из антипохмельного зелья, Рег засыпает тут же на диванчике, а я прихватываю в прихожей куртку и аппарирую на крыльцо дома Поттеров.
Собственно, рассказать все Джеймсу я должен хотя бы потому, что он и так допытается. Ну и потом, в одиночку думать я свихнусь. Никогда этого особо не умел.
Прежде чем постучать, я оглядываюсь вокруг: неухоженный, но красивый сад, маленький домик. Порой не верится, что в этой семейной идиллии нашлось место для меня. Но так оно и есть – я могу приходить сюда без предупреждения в любое время, чем сейчас бессовестно воспользуюсь.
Дверь мне открывает Лили.
– Бродяга, что случилось?
Она знает, что без веской причины я к ним не вламываюсь.
– Все в порядке, есть кое-какая информация.
Лили оставляет нас с Джеймсом на кухне и уходит. Если что, он ей все потом расскажет.
Я открываю бутылку сливочного пива, устраиваюсь поудобнее и принимаюсь рассказывать про Регулуса, которого вчера притащил к себе домой в бессознательном состоянии, и про его подвиги. Пришлось немного объяснить про хоркруксы, и хорошо, что Джеймс в курсе про нравы моей чокнутой семейки. Не так страшно признаваться ему, что я знаю такие вещи.
В конце моего рассказа он сидит с немного офигевшим видом, молчит и крутит в руках пробку от сливочного пива. Наверное, вчера я выглядел примерно так же.
– Гадость какая, – наконец выдает он.
– Ага.
– Нужно рассказать Дамблдору. Он-то, наверное, лучше нас в таком разбирается
Не уверен, что Дамблдор великий знаток темной магии, но соглашаюсь.
– В любом случае, это решать Регу. Не могу же я притащить его к директору за шкирку. Нет, я, конечно, могу, но вряд ли он оценит.
Джеймс смеется.
Я возвращаюсь домой, и слышу, как Регулус на кухне с кем-то шепчется. Судя по голосу, с Кричером.
В кухне прибрано, и если это сделал домовик по приказу Регулуса, я уши оторву обоим. Черт побери, это моя кухня и мой бардак, и он меня более чем устраивает!
– Как дела дома? – непринужденно интересуюсь я.
– Мать волнуется. Кричеру пришлось три раза себя наказать, потому что он не может ей рассказывать. Конфликт интересов, – объясняет Регулус.
Я оглядываю изрядно потрепанного Кричера и опускаюсь перед ним на корточки.
– Нет, дружок, так не пойдет, – говорю я, залечивая обожженные пальцы и вывихнутый нос.
Не люблю домовиков, глупые тварюшки способны только пресмыкаться перед своими хозяевами. Но еще больше я не люблю, когда им приходится себя наказывать. Никто не должен страдать, даже по собственной воле.
– Скажи хозяйке, что хозяин Регулус выполняет секретное поручение. И об этом никто не должен знать.
– Пусть она сама выкручивается, – добавляет Рег.
Это здорово похоже на то, как мы в детстве врали матери, чтобы скрыть очередную нашу проделку. Как давно это было.
От этих воспоминаний вдруг становится тоскливо. Когда-то ведь мы нормально ладили. Если бы я не разругался со всеми, то мог повлиять на решение Регулуса стать Пожирателем смерти? Ладно, сделанного не воротишь, и если я ничего не могу исправить, могу хотя бы попытаться понять.
– Объясни мне, зачем ты стал Пожирателем? И что изменилось потом?
– Мне правда это нужно. Очень, – добавляю я, видя его недоумевающий взгляд.

Регулус, 1979

Я тебя тоже очень люблю, дорогой брат. Спрашивать подобные вещи просто так, в лоб, средь бела дня и грязной кухоньки…
– Но зачем? – срывается у меня вопрос прежде, чем я успеваю толком подумать.
– Я хочу понять, – выдавливает Сириус почти извиняющимся голосом, не уточняя, что именно понять.
Еще бы я знал, как ответить тебе.
Сажусь прямо, как в школе (Мерлин великий, я закончил ее так недавно?)
– Знаешь, – я наконец раскрываю рот, – я не знаю, как тебе ответить. Ты можешь думать, что хочешь. Вариантов ответа много. Я мог хотеть власти, господства чистокровных над магглами, влиятельных друзей, знаний, которые больше нигде нельзя найти…
Где-то в середине моей речи Сириус сжимает лежащие на коленях кулаки и подается вперед. Я невольно отшатываюсь.
– Извини, – бормочет он, заметив мое движение. – Рег, понимаешь, я не хочу думать, что хочу. Я хочу правды. Я хочу понять, как такой умный парень, как ты…
Я не могу сдержаться и громко фыркаю. Кажется, умным парнем Сириус меня назвал впервые за последние почти десять лет. Впрочем, он на мой смех только кривится и продолжает:
– …что такой умный парень, как ты, нашел в этой компании неуравновешенных психов. Ну ладно тот же Мальсибер или Снейп, они еще в школе себя показали. Но ты-то? Ты же всегда был мамочкиным сынком…
Зря я полагал, что после всего, что произошло за эти сутки, у Сириуса уже не получится обидеть меня. Лучше бы он мне пощечину отвесил.
– Знаешь, Сириус Орион Блэк, – я намеренно выбираю самую ненавидимую братцем форму имени, – то, что я люблю мать, еще не делает меня ни слабаком, ни идиотом. Да, я восхищался Темным Лордом, как одним из величайших волшебников наших дней. Мне хотелось учиться у него, освоить действительно мощную магию…
Выражение на лице Сириуса совершенно однозначное. «Мой брат - идиот».
– … хотелось понять, как он достиг таких высот, – спокойно договариваю я.
«Неизлечимый и безнадежный» – читается в глазах брата.
– Но, понимаешь ли, – я сцепляю пальцы в замок, – за пару лет до меня дошло, что грязной работой и своим мнением о магглах Темный Лорд делится легко и охотно. А вот все остальное приходится собирать по крупинкам – и каждый раз не знать при этом, достанется тебе награда за внимательность или кара за излишнюю назойливость.
Сириус как-то незаметно меняется в лице. Сейчас он внешне собран и почти спокоен, но за этим спокойствием прячется что-то еще.
– А ты и правда умнее, чем я думал, – выдает он, как нечто совершенно само собой разумеющееся. – Черт, а я думал, что ты, как все Пожиратели, восторженный псих, да, милорд, что угодно, милорд, и все такое прочее. Извини, Рег. Кажется, я тебя и в самом деле недооценил.
Зная Сириуса… это почти как если бы мама согласилась стать крестной кого-нибудь из Уизли.
– Извинения приняты, – киваю я. – Так вот, когда я понял, что Темный Лорд возьмет от меня все, что ему потребуется, и ничего не даст взамен, я задумался, а стоит ли мне оставаться с ним… но, впрочем, тогда у меня особого выбора не было. Если бы я попытался где-нибудь скрыться, меня бы просто прикончили.
– Но в итоге ты все-таки сделал, что сделал? – Сириус поднялся с места и пару раз прошелся по комнате. – Смело, Рег. Очень смело. Как у тебя только смелости хватило?
– Очень просто, – я пожимаю плечами. – Я почти не сомневался, что умру, и точно знал, что о моей смерти будет знать только Кричер, которому я сам же и приказал молчать. В таком раскладе маме уж точно ничего бы не угрожало…
Я почти не смотрю в сторону Сириуса. Поэтому и не сразу замечаю, что он замер, как заколдованный.
– Рег… – наконец произносит брат почти дрожащим голосом, – ты хочешь сказать, что в здравом уме и трезвой памяти пошел умирать, а перед этим сделал все, чтобы никого непричастного к твоей выходке даже случайно не задело?..

Сириус, 1979

Регулус молчит, отстраненно рассматривая свои руки, сложенные на коленях. А я? Я не знаю что сказать.
Это – мой младший братишка, который боялся всего на свете: подкроватных шуршунчиков, слишком низких баллов на экзамене, кузины Беллы, матушкиного гнева. И он хладнокровно спланировал свою смерть.
Интересно, а я бы так смог? Не уверен. Когда мы уходим выполнять очередные задания Ордена, всегда есть надежда, что все закончится хорошо. Что мы вернемся, что это не последний бой. А он даже не собирался звать на помощь Кричера. Не думаю, что он осознавал что делает, когда называл его имя в той пещере.
Регулус ежится под моим взглядом. Кажется, его раздражает такое пристальное внимание.
– Где ты пропадал весь день? – раздраженно спрашивает он.
– У друзей. Есть одна идея как тебе помочь.
– Ты знаешь, что я думаю по поводу ваших идей, – фыркает Рег.
– На твоем месте я бы не выпендривался.
Препираться с ним мне нравится гораздо больше, чем вести откровенные беседы.
– Джеймс считает, что Дамблдор может тебе помочь, если ты с ним поговоришь.
– А что думаешь ты?
– Что он как минимум должен знать, что происходит.
Регулус пальцем чертит узоры на пыльной столешнице.
– По правде говоря, я и сам собирался с ним встретиться. Может быть, я даже со всем Орденом познакомлюсь.
Улыбается, и совершенно зря.
– Не думаю, что тебя там ждет теплый прием.
Я представляю удивление и недоверие на лицах моих друзей. Наверняка они воспримут все как очередную мою дурацкую шутку.
Да уж, сложно представить что-то более неуместное, чем мой брат – чистокровный слизеринец до мозга костей – в компании членов Ордена Феникса. Я думаю о Лили и Ремусе. О том, что скажет Рег, когда про них узнает. Пусть только попробует хоть как-то показать свое неодобрение – сразу схлопочет по шее.
С другой стороны, не похож мой брат на высокомерного идиота, который судит людей исключительно по происхождению.
Взвесив все «за» и «против», я киваю.
– Я напишу Дамблдору.

Регулус, 1979

Интересно, чем я думал, когда согласился встретиться с этими… из Ордена. И чего ждал. И чего они от меня ждут. И кто я в их глазах – глупый мальчишка, заигравшийся во взрослые игры, несчастный трус, при виде крови запросившийся к мамочке… ну, то есть, не к мамочке, но все равно. Или того хуже – предатель, которому нельзя верить, потому что предавший единожды, и так далее. Или и вовсе подсыл и шпион Темного Лорда. Может быть, я войду в комнату, и кто-нибудь особенно… нервный, вроде этого их чокнутого аврора Аластора Грюма, меня раз – и чем-нибудь по голове. И прощай, Регулус Арктурус Блэк.
Хотя Сириус говорит, что это не их методы. Что убивать и пытать меня никому в голову не придет. Умом я ему даже верю. Но менее, как выражается Сириус, стремно от этого не становится.
И надо было, пожалуй, видеть, как я собирался на эту встречу. Со стороны картинка была – обхохочешься.
Часть одежды мне принес Кричер из дома, но Сириус ее решительно забраковал.
– Ты что, прямо в этом на байке поедешь? – возмутился он, глядя, как я заклинанием пытаюсь отгладить свою лучшую мантию. – С хозяйственными чарами я был знаком только понаслышке, поэтому получалось, мягко говоря, отвратительно. – Нас в таком виде первые же маггловские копы остановят, а дезиллюминирую я, честно говоря, хреново…
– На каком байке? – я оторвался от созерцания ткани, упорно не желающей разглаживаться. – Что это вообще такое?
– Ну, на мотоцикле! – Сириус, уже одетый, мотался туда-сюда по комнате. – Это такая крутая маггловская хреновина, сам увидишь.
– А… – я почти поперхнулся, – а никак нельзя по-другому? Аппарировать там, или через камин, или на метле?
– Нельзя, – рявкнул мой брат внезапно зло. – Очень хочешь, чтобы твои дружки тебя таки нашли? Сам знаешь, церемониться они не станут.
– Они не мои дружки, – возразил я, отложив в сторону злополучную мантию. – А что ты предлагаешь?
– Ну, для начала, тебе придется влезть в джинсы, – Сириус критически оглядел меня. – Из моих не выпадешь?..
Вот так и получилось, что на встречу с Орденом Феникса я явился в драных джинсах и футболке с плеча моего старшего брата. Я, конечно, не отказал себе в удовольствии подогнать все это по размеру и убрать с футболки изображение полуодетой девицы, но и только.
И этот мотоцикл Сириуса! Дребезжащая, тарахтящая железная тварюга. На мой взгляд – отличающаяся каким-то ограниченным, но крайне злобным разумом. Мы друг друга невзлюбили почти мгновенно. За не слишком-то долгую дорогу я отбил себе все, на чем сидят и, когда братец повел меня вверх по лестнице чьего-то – я уже не вникал, чьего – дома, я слегка прихрамывал.
Сириус же бубнил мне на ухо:
– … старик Грюм тот еще перец, но если ты будешь держать руки на виду и не станешь делать резких движений, тебе ничего не грозит. Наших авроров не бойся, они славные ребята, почти такие же славные, как Джеймс, – ох, знал бы он, что я думаю о «славном парне Поттере»! – Доркас будет язвить, как обычно, но ты не смущайся, она всегда такая…
– Сириус! – прорычал я сквозь сжатые зубы. – Сделай мне одолжение – заткнись. Хорошо?
Сириус посмотрел на меня со смесью негодования и одобрения… и заткнулся. Молча мы прошагали по лестнице вверх еще два пролета, а потом я постучался в массивную темную дверь.
Это была квартира кого-то из членов Ордена, кого – мне, разумеется, не сказали. Честно говоря, я удивился уже и тому, что мне позволили сюда пройти с открытыми глазами и своими ногами. Непонятно, то ли мне действительно так легко доверились, то ли так странно проверяют, то ли в этом их Ордене все так же беспечны, как мой брат… хотя это уже вряд ли, иначе бы они и месяца не продержались.
Ну, по крайней мере, в дверях меня встретили вполне логично. Хриплым:
– Подними-ка руки, парень, да держи их на виду. И шагай сюда.
Впрочем, нацеленных на меня палочек я насчитал самое большее три, хотя людей в комнате было больше десятка. Стоя в полутемной прихожей, я с трудом мог разглядеть лица присутствующих.
– Аластор, не пугай мальчика, – заговорила невысокая, и, судя по голосу, довольно молодая женщина, стоявшая между двумя мужчинами, направившими на меня палочки. – Ты Регулус, верно? – а это уже мне. Я сглотнул комок и кивнул.
– Я Алиса, – кажется, женщина улыбнулась. – Слушай, Регулус, ради нашего общего спокойствия я могу попросить тебя отдать палочку Сириусу? А то Аластор, боюсь, за время разговора и сам изведется, и тебя задергает.
До меня с трудом доходит, что эта женщина, Алиса, – Алиса Лонгботтом. Известный аврор. Та, которой на пару с мужем как-то удалось заставить отступить самого Лорда. И Лорд до сих пор приходит в бешенство при упоминании этой фамилии.
А тот, к кому она обращается – не кто иной как Аластор Грюм. Страшный человек. Его даже кузина Белла готова признавать достойным противником, хотя до такой чести она крайне редко снисходит.
Еще до меня доходит, что палочку действительно лучше отдать. Я опускаю ее (оказывается, я все это время тоже целился в присутствующих? С ума сойти…) и протягиваю брату. Сириус с предельно серьезным видом кивает, и запихивает палочку – мою палочку! – в задний карман брюк.
Грюм громко и хрипло кашляет в кулак.
– Очень хорошо, Регулус Блэк. Очень паршиво, Сириус Блэк.
Я даже вздрагиваю – настолько в этот момент манера речи старого аврора напоминает матушкину.
– А что я-то? – возмущается Сириус.
– Вынь палочки из задницы, вот что! – рычит старик. Алиса Лонгботтом, мужчина справа от нее и еще несколько человек громко фыркают. Я с удивлением понимаю, что Сириус тоже смеется. Кажется, это здесь… обычная шутка? То есть у них на собраниях бывает так весело?
Алиса первой опускает палочку и делает шаг ко мне. У меня, наконец, получается разглядеть ее лицо. Полные щеки с ямочками, глаза со смешинкой, курносый нос, улыбка шестнадцатилетней девочки… и это – опытный аврор. Нет, положительно, они тут все чокнутые.
– Проходи, Регулус, – она улыбается еще шире. – Садись. Можно вон в то кресло, можно за стол. Чаю будешь?
– Смотря с чем, – произношу я первое, пришедшее в голову.
– С ядом, разумеется, – комментирует еще кто-то, – чем еще мы можем напоить пожаловавшего к нам слизеринца?
– Доркас, уймись, – отмахивается Алиса. – Ну что ты как Джеймс Поттер, честное слово?
– А что ты как всеобщая мамочка? – с ехидцей возражает Алисе ее собеседница.
– А как с вами еще, если вы как малые дети? – парирует та. – Рег… можно так, да? Рег, проходи уже!
Я не могу пошевелиться, не могу сделать ни шага. Меня встречают так, как не встречали ни дома, ни на факультете, даже после высших баллов на экзамене или выигранного матча. Меня. Слизеринца. Пожирателя Смерти. Врага и убийцу.
Так я и стою, пока Сириус не толкает меня в спину. Я с каким-то невнятным писком лечу вперед и почти падаю в кресло. Над моей головой снова смеются, и я с трудом удерживаюсь от того, чтобы сжаться в комок и закрыть голову.
Сам не понимаю, почему здесь мне даже страшнее, чем в пещере, но при этом хорошо, как никогда в жизни.
Алиса хлопочет, разливает чай, приносит откуда-то сэндвичи. Я понимаю, что страшно голоден и вгрызаюсь в один из них. Она смотрит на меня почти с умилением. Вокруг меня уже привычно хохочут.
– Еще? – спрашивает меня «страшная женщина-аврор», когда я (прямо руками! Без салфеток! Какое нарушение всех приличий!) доедаю последний сэндвич.
– Благодарю вас, этого вполне достаточно, – качаю головой я.
– Мы ждем Дамблдора, – говорит она, садясь в соседнее кресло. – А еще Поттеров и Марлин.
– Алиса! – почти укоризненно восклицает Грюм.
– Что «Алиса»… сэр? – поднимает голову женщина.
– Ну, ты еще всех присутствующих этому… змеенышу представь, – ворчит старик весьма недовольным тоном. – Откуда ты знаешь, чего от него ждать? Может, он только и ждет…
– Аластор, половина наших имен и лиц Пожирателям прекрасно известна, – отмахивается Алиса, – а вторая легко вычисляется. Кроме того, Дамблдор ему верит, и Сириус с Джеймсом за него поручились…
Ого! Я мог бы еще ждать от братца, что он замолвит за меня слово сам, хотя меня такой поворот дел и не обрадовал бы. Но что он привлечет к этому своего лучшего друга… нет, они положительно сумасшедшие. Все. Нельзя, невозможно так доверять.
Но единственный, кажется, кто со мной по этому поводу согласен – это Аластор Грюм.
– Ну что, Регулус, будешь знакомиться? – Алиса оборачивается ко мне все с той же теплой улыбкой. Меня еле хватает кивнуть.
– Аластора ты уже видел. Это Фрэнк, мой муж…
Мужчина почти на голову выше Алисы. Настоящий аврор, как с картинки: красивый, мужественный, хорошо сложенный.
– Вон та ехидина с короткой стрижкой – Доркас.
Худощавая женщина, с виду старше Алисы лет на пять. Стрижка у нее не просто короткая – почти под ноль. Удивительно красивое лицо с удивительно неправильными чертами.
– Это Прюэтты, а кто из них Гид, а кто Фаб – я и сама путаюсь.
Две совершенно одинаковых рыжих головы, два совершенно одинаковых веснушчатых носа, и даже пятна на одинаковых клетчатых рубашках тоже примерно в одних местах.
– Эммелин.
Стройная девушка в фиолетовом платье с аккуратно подколотыми косами.
– Артур.
Еще один рыжий, невысокий и полноватый.
– Дедалус.
Если рыжий – просто невысокий, то этот – откровенно крошечный.
– Ремуса и Питера ты, кажется, и сам знаешь.
Ну, скажем так, по крайней мере, помню, кто из этих двоих Ремус, а кто – Питер. Голова у меня идет кругом, я пытаюсь не путаться в лицах и именах, выходит плохо – это у меня-то, с моей отличной памятью! Я уже готов просить Алису повторить, но тут она вскакивает с кресла и наклоняет голову:
– Наконец-то, профессор!
Большинство людей, учившихся у Дамблдора, именует его только так. Большинство моих ровесников училось у Дамблдора. А я понимаю, что уже вскочил с кресла, и готов опуститься на коле… ой.
Мне стоит больших усилий ограничиться вежливым кивком. Что удивительно, профессор тоже наклоняет голову, и в его движениях сквозит явное уважение.
– Садитесь, Регулус, – говорит он своим мягким, каким-то шерстяным голосом, и я на мгновение ощущаю себя вернувшимся в школу, – я не ошибусь, если предположу, что вам все еще не слишком легко стоять?
– Я могу простоять столько, сколько нужно, – машинально возражаю я.
– Это совершенно излишне, Регулус, – качает головой профессор Дамблдор. – Садитесь, наливайте себе еще чаю. Вам сейчас придется много рассказывать, так что приведите в порядок горло.
– Мы не будем ждать остальных, профессор? – Алиса задает вопрос, а сама подливает в мою чашку чая.
– Лили и Джеймс все знают, – качает головой Дамблдор, устраиваясь на диване напротив меня. – А Марлин сообщила мне, что сегодня не сможет появиться. Так что устраивайтесь, друзья. Сегодня вас ждут очень важные и интересные, хотя и не могу сказать что приятные новости.
Шум и смешки довольно быстро стихают. Я понимаю, что все эти люди смотрят на меня: и высокий мужественный Фрэнк, и старик Грюм, и остроносая Доркас, и рыжие близнецы. И понимаю, что сейчас мне придется действительно трудно. Легче было сделать все то, что я сделал, чем сидеть и об этом рассказывать.
Я делаю большой глоток чая, выдыхаю и начинаю говорить.

Сириус, 1979

Вталкиваю застрявшего на пороге Регулуса в тесную квартирку, и, когда дверь за нами захлопывается, отхожу в сторону. Ребята тормошат и расспрашивают его, а бедный Рег вжимается в кресло и не знает, куда деваться. Я злорадно ухмыляюсь, наблюдая за ними. Да, дорогой братец, это тебе не гостиная Слизерина, где чаю нальют в лучшем случае с Веритасерумом.
Я утаскиваю с подноса сэндвич и втискиваюсь на диван между Ремом и Питом. Вот они – моя настоящая семья. Сегодня я чувствую себя рядом с ними особенно счастливым. Ловлю себя на том, что улыбаюсь как полный придурок.
– Ты гордишься им, – Рем кивает в сторону небольшой толпы, окружившей моего брата.
– Я? С чего ты взял?
– Да так, – Рем пожимает плечами и отворачивается.
Вот вечно он так! Отмалчивается и недоговаривает.
И ничего я не горжусь, с чего бы? Но, тем не менее, я вправду рад за Регулуса. Ребята приняли его хорошо, а значит не такой уж он безнадежный.
Галдеж стихает, когда в комнате появляется Дамблдор.
– Здравствуйте, профессор!
Думаю, мы будем называть его так всегда. Сколько бы времени не прошло со времен окончания школы – ничего не изменится.
Дамблдор здесь, и можно начинать рассказывать, но Регулус медлит. Молчит и кусает губы, а выражение на лице такое, словно его заставляют прыгать с Астрономической башни. Наконец, он глубоко вздыхает и начинает говорить.
Такой тишины на собраниях Ордена, думаю, не было со времен его основания. Люди слушают, боясь даже дышать, пока Регулус едва слышным шепотом рассказывает почему он оказался здесь. Он должен рассказать всю правду, чтобы ему начали доверять. Это его единственный шанс убедить их, что он больше не враг.
Я в это время разглядываю лица моих друзей. Питер слушает с жадным любопытством, а Рем весь обратился в слух и, кажется, борется с желанием начать записывать. Он все запомнит, еще раз проанализирует после, наверняка заметит что-то, что мы упустили, и сделает свои неожиданные вывод. Умница Лунатик.
Когда Регулус заканчивает говорить, никто не решается нарушить звенящую, почти осязаемую тишину. Грюм подходит, молча хлопает его по плечу и это словно прорывает плотину молчания – люди наперебой принимаются обсуждать услышанное.
Едва ли они смогут что-то сделать – среди нас нет специалистов по темным искусствам. Но теперь каждый предупрежден о том, с кем имеет дело. О том, что Волдеморта не так то просто будет убить, если выпадет удача столкнуться с ним в поединке, и о том, что он куда более сумасшедший, чем мы себе воображали.
Пока народ спорит, Дамблдор уводит Регулуса в соседнюю комнату, чтобы поговорить с ним без свидетелей.

@темы: ГП, ФБ, Творчество

---

Я тут мучаюсь, пытаюсь подходящую хищную птицу подобрать, а мальчик Кайко вовсе и не хищный, оказывается. Оказывается, Вертишейка он. Страслый хыщчный птыц, ё-мое.
Вот. Записался.
А, да. Тьйариннай - это не имя собственное. Это принадлежность по роду. Как звали мать Кайко, я еще буду понимать, про этот Дом все равно записывать.

*
- Но он же Птица, - Кайко шагал размашисто, почти обгоняя Йарро. - И по нему видно. Почему? Не подошел, не заговорил, стоял с этими... почему, Йарро-амаи?
Отучить мальчишку обращаться к князю Тахэй как к приемному отцу, у Йарро так и не получилось, да он, по правде говоря, и не слишком старался, хотя сам относился к Кайко скорее как к младшему брату. Общего у них было много, начиная с бед.
Отец Кайко, Канно-Сипуха, женился на рыжей равниннице - не ежедневное дело, но и не самая большая редкость. Тем более, что мать была Тьйариннай, из Дома Сосны, и крови итайю не пугалась - неизвестно, сколько в ней самой той крови, но что есть, сомневаться не приходится, все в Доме Тьйарин - в той или иной мере потомки итайю.
Брак Канно предпочел заключить "отсюда и до иного берега". Тоже не самое редкое у Птиц дело - равнинники говорят, до иного берега лететь быстрее, чем расти, потому Птицы добираются раньше. И что рыжей Тьйариннай такое предложил - ну, кого полюбил, тому и предложил.
А дальше пошло неладное. Нет, рыжая Тьйариннай мужа любила, и женой была хорошей, на зависть многим. Но молода была, едва-едва старше того возраста, в котором дают собственное имя вместо родового. Первого ребенка выносить не сумела, выкинула. Держалась хорошо, как не равнинница, встала быстро, второго понесла тоже вскоре.
Тут и случилось.
Канно в горах повстречался с Каменными. Что еще хуже - был взят живым. В глазах Птиц разницы между мертвым и попавшим к Каменным не было, но жена Канно Птицей не была. Ждала. Долго, больно, горько. Родила все-таки ребенка, растила - пока получалось. Сын Канно рос славным мальчишкой, клан его признал - кровь вышла птичья, кость легкая, глаза острые... а что рыжий - не беда. Если бы только не мать...
Тьйариннай продолжала ждать. И чем дольше ждала, тем больше проникался к ней неуважением клан. Сколько можно, говорили ей в спину. Вот он, иной берег, отпусти ушедшего, и иди дальше сама. Такое долгое горе было поперек всех обычаев; тем более при живом сыне.
...кто ее убил, тайной, конечно же, не осталось. Один из слетков, подростков, кому до имени считанные месяцы остались. Вслух осудили, выгнали в горы... но не удивились. В живых горюющую Тьариннай давно не числили. Не этот - так другой, не другой - так горные итайю или те же Каменные.
Сын Канно счел должным запомнить.
Вернувшегося с гор парня, уже получившего имя Сайнэ, встретил с боевым ножом безымянный еще мальчишка. И пожалуй, по меньшей мере один убитый был бы, не вмешайся сам князь Йарро.
Сын Канно был еще совсем мальчишка. Не слеток - пуховичок. Драться не умел - кто бы его учил, мать-равнинница? Вряд ли дожил бы до собственного имени, даже переживи он этот бой. Но мальчишка шел не драться. Он шел убивать, и оставаться целым после смерти обидчика не собирался.
Глазами Йарро - шансы у сына Канно были. И не меньше, чем один к пяти, даже если предположить, что у Сайнэ поднялась бы рука на неприкосновенное - на маленького.
Сына Канно поймали за шиворот, отобрали нож и выдрали боевым поясом. От князя мальчишка отбиваться не стал - князь ему ничьей крови не задолжал.
Но с тех пор сирота стал держаться дома Йарро. Старательно не замечать обормота князя хватило ненадолго. Подобрал. Жил мальчишка в собственном старом доме, а то и вообще не в доме - от отца остались две охотничьих засидки; но дневал и ночевал у князя. И учился помаленьку.
Испытание сын Канно прошел на диво легко, на зависть самому князю. Когда вышел в круг, получать имя, Йарро не выдержал.
Обычно имя нарекает старший из родичей по мужской линии; реже - отец или наставник. Родичи у сына Канно были, но предпочитали мальчишку не замечать - материно недолжное поведение и к сыну пятном прилипло.
Йарро даже ждать не стал, пока кто из них протолкается вперед и снизойдет наречь - да еще бы толковое имя дали, нет же, пожалуют какой-нибудь мышиной отрыжкой... шагнул вперед, назвал - своим учеником. И назвал.
Долго потом мальчишка шипел, только подтверждая свое новое имя. Кайко - вертишейка. Не без умысла Йарро назвал - похоже было. Шипит, пушится, шею тянет - все смотрите, какая я страшная хищная птица! А что сам пуховичок - а ты поди залезь к этой шипелке в дупло да приглядись. Если не уклюнет, пока лезешь. Птаха-то смелая, хоть и не сокол.
Ответил Йарро не сразу. Слова подбирал. Тяжело легли.
- Потому, Кайко, что он мертвый.
Мальчишка поглядел на князя так, что впору из Вертишейки в Козодоя переименовать - нет лица, одни глаза.
- Почему мертвый, Йарро-амаи?
- Он был у Каменных, - еще тяжелее было говорить, слова путались, повторялись. - Он перестал быть, каким был. Умения растерял. Имя поменял. Кем был - умер. Птицы его на порог не пустят. Он это знает. Имя носит другое, не птичье. Волосы обрезал...
Кайко на середине перебил, не дослушав.
- А если... если отец так же вернется? Ты его тоже на порог не пустишь, Йарро-амаи?
Смотрел князь Йарро. Молчал. Не знал, что ответить.

@темы: Народ Дерева, Творчество

---

Задумался внезапно - а правда ли, что гений и злодейство...
Ну в смысле может ли гениальный человек быть мудаком, и как это продолжается и кончается?
Один мой друг, не будем тыкать пальцем, он сам себя узнает, все те уже почти семь лет, что мы знакомы, утверждает, что тут или-или. Или гениальный, или мудак.
Еще несколько хороших людей в свое время настоятельно просили не путать теплое с мягким.
А еще у меня был одноклассник. Не знаю, как насчет именно что гениальности, но если парня из достаточно провинциального города прямо приглашали учиться в МГИМО, без экзаменов, и иногда трогая мягкой лапкой на тему "только не поступайте никуда еще, не тратьте зря способности" - наверное, это все-таки о чем-то говорит. Так вот, парень был даже не мудак - морально-этических свойств там просто не лежало. Он мог с восторгом обсуждать со мной войны крестоносцев с арабами, а через полчаса заехать берцем по пальцам по какой-то совершенно мелкой причине. Мы могли с не меньшим восторгом сидеть на заборе и трепаться про политическую географию, и в одном и том же разговоре он мог ухитриться учесть мое мнение по этому вопросу и обосрать - по десяти другим. Он понимал красоту военного дела - и ненавидел стихи, выражения, в которых он говорил о литературе... нет, цензурные, но тошнотворные даже сейчас.
Вот что это было, Юсси? Обычная подростковая дурь? Или косвенное свидетельство того, что связь между умственными и этическими если и есть, то нелинейная?

Да, свое мнение по вопросу у меня в наличии, доформулирую - тоже запишу.
Да, Гэльо, твое я слышал, с него и зацепился.

@темы: Вопросы, Мысли вслух

---

Мрачная самопиналка.

Так. Прекратил пялиться на чужие фото чужих крыс. Даже если это обалденнейшие громыковские крысявки.
У тебя свои шестеро в спальне вошкаются, в конце концов. Отсними уже их и кавайся с них.
И найди время вколоть лекарство старикам. И молочку выдать.
Но завтра.
А сейчас - спать.

@темы: Крысавцы, Мысли вслух

---

И продолжаю в стадии "почти заканчиваю".

Буду краток - под катом фэмслэшная инцестная энца с графическим описанием секса.
Да, я это теперь умею. Собственно, для проверки, умею ли, и закрытия команде фема, и написал.
Да, не было ничего, ничего не было. Кроме характеров, которые на мой субъективный, вышли все-таки каноничными, и я доволен тем, что в ООС-ПВП-и т.д. получились каноничные характеры.
Да, если вы канонист, антислэшер и вам дороги данные персонажи - не читайте, пожалуйста. Я, как канонист и антислэшер, которому дороги данные персонажи, прекрасно вас пойму.

И да, это предпоследний текст. Остался только аушный мидик про выжившего Регулуса

Совершеннолетие.

Белла, Нарцисса, инцест и немного Малфоя. Уберите от мониторов нервных беременных канонистов. Можно начать с меня.

Все-таки совершеннолетие непостижимо меняет людей. И дело не в том, что теперь можно колдовать не только в Хогвартсе – можно подумать, раньше им кто-то запрещал! Белла начала таскать у матери палочку без спроса, еще даже не поступив в школу, и даже тогда ее ругали разве что для виду.
Нарцисса давно уверилась, что совершеннолетие – это не день в календаре, не поздравления многочисленных родственников, не подаренные часы (ее собственные, белого, в тон волос, золота, мерно постукивают на запястье). Даты и обычаи не имеют никакого отношения к настоящему совершеннолетию.
Нарцисса прижимается лбом к окну поезда, везущего ее из Хогвартса домой в последний в жизни раз, и думает, что ее совершеннолетие, несмотря на то, что ей уже почти восемнадцать, пока что так и не наступило.
Четыре года назад они с сестрами – еще втроем! – праздновали семнадцатилетие Беллы. Нарцисса впервые тогда попробовала огневиски – всего-то полглотка, но как же безбожно она была пьяна! Старшие мальчишки – Лестрейнджи, жених Беллы и его младший брат; Эван Розье, светловолосый почти до бесцветности; рослый Мальсибер, остроносый Нотт, какой-то худенький шатен, кажется, Селвин, кто-то еще, всех она не помнила – подшучивали, предлагали "маленькой Цисси" отправиться спать, она впервые в жизни не слушалась их, отмахивалась, даже говорила какие-то дерзости. Потом она – тоже впервые в жизни! – целовалась в каком-то темном углу с собственным женихом, Малфоем. Целоваться было жарко, почти душно, голова кружилась, губы Малфоя, как и ее собственные, пахли огневиски, пальцы – чем-то сухим и теплым, то ли деревом, то ли кожей, то ли нагретым камнем. Она целовалась, зажмурившись, и поэтому в памяти хранились в основном запахи и жесты. Сначала Малфой целовал ее в щеки, потом в губы, потом – виски и шею, потом со свистом выдохнул – "ты ведь все равно выйдешь за меня, верно?" – и потянулся к застежкам ее блузки...
– Цисси, я бы на твоем месте не позволяла ему лапать тебя до свадьбы! – раздался голос за спиной Люциуса. Нарцисса открыла глаза и увидела среднюю из своих сестер.
– Меда, я... – вряд ли Андромеда стала бы говорить что-то матери, но уже то, что она их застала, было плохо. Нарцисса хотела начать извиняться, обещать, что это больше не повторится.
– Энди, оставь их, – второй голос, похожий на андромедин, но по голосу слышно, сколько выпила за этот вечер его обладательница. – Цисси хочет выглядеть старше, чем есть, в этом нет ничего особенного. Малфой хочет свою невесту... в этом, в общем, тоже нет ничего особенного. Разве что не ожидала от Люциуса такого темперамента, – Белла тихо смеется.
– Но, – выдохнула Андромеда, – это же может повредить Цисси!
– Вряд ли, – усмехнулась Белла.– Но впрочем...
– Леди, простите меня, – за перебранку сестер Люциус успел овладеть собой и даже выровнять дыхание. – Простите меня, Нарцисса. Кажется, я несколько преступил границы дозволенного...
Нарцисса сама не понимала, обидно ей от того, что все так внезапно оборвалось, или хорошо от того, что она не наделала глупостей. Хмель понемногу отпускал голову, и в голове становилось пусто и звонко, как в ночном коридоре.
А потом она сидела одна в спальне, и плакала, сама не зная, о чем. Такой ее и нашла Белла.
– Глупая, глупая Цисси... – сестра без всяких церемоний уселась рядом с ней на постель.
– Потому что целовалась с Малфоем? – выдохнула Нарцисса, хлюпая носом.
– Нет, – Белла протянула руку и погладила сестру по голове. – Не поэтому. Но ты не знаешь, чего хочешь, Цисси. На самом деле ты не столько целовалась с Малфоем, сколько позволяла ему тебя целовать. Это на самом деле совсем другое...
– Но... – Цисси подняла голову, вытирая слезы.
– Все дело в том, – продолжала старшая сестра, – хочешь ты, или хотят тебя. Посмотри на нас с Лейстренджем. Он не позволит себе даже коснуться меня, если я ему не позволю.
– Но... – Нарциссе пришла в голову чудовищная мысль, – а что, если я вдруг не захочу Малфоя? Он ведь мой жених...
– Ну так и ты ему невеста, а не домовуха, – скривилась Белла. – Если ты не захочешь Малфоя – вы всегда можете разорвать помолвку.
– Но родители... – выдавливает из себя Нарцисса.
– Знаешь, что такое совершеннолетие, сестренка? – Белла покровительственно щелкнула младшую по носу. – Это вовсе не день, в который взрослые разрешают тебе колдовать вне школы. Это день, когда ты понимаешь, что на самом деле тебе можно все, что ты только захочешь.
По стеклу стекают капли дождя. Нарцисса как-то почти отстраненно думает, что, если Белла права, вряд ли ее совершеннолетие наступит.

*
На платформе девять и три четверти ее встречают четверо: родители, Белла и Люциус. Дождь не прекращается, и жених галантно распахивает над Нарциссой зонтик. Белла то ли еще сильнее выросла, то ли стала носить еще более высокие каблуки. Мама заметно постарела. И очень не хватает Андромеды, что бы ни говорили о ее внезапном браке мама, Белла, – да и сама Нарцисса.
Они добираются домой, Люциус, сославшись на то, что именно сегодня его очень хотел видеть кто-то из близких друзей его отца, откланивается, пожелав на прощание Нарциссе "хорошо провести время в кругу семьи".
За семейным ужином Нарцисса выглядит почти веселой. Ее поздравляют с окончанием школы, поднимают за нее бокалы, желают, чтобы ее результаты за ТРИТОНы оказались по меньшей мере не хуже, чем у сестер, обсуждают, на какие сроки назначить ее свадьбу с Люциусом; Белла передает ей поздравления и наилучшие пожелания от своего мужа – а заодно и его соболезнования по поводу того, что он не смог присутствовать лично, отлучившись, как с хитрой улыбкой пропела Белла, "по очень важному и срочному делу".
Нарцисса молчит и чувствует себя чем-то промежуточным между главным блюдом и погодой за окном. Ей кажется, что в ней видят повод поговорить и откупорить хорошее вино, но не человека. И все же она слишком хорошо воспитана, чтобы встать и покинуть комнату до окончания ужина.
Но как только домовики уносят со стола остатки последнего блюда, Нарцисса жалуется, что слишком устала за день и хотела бы пораньше пойти спать. Она поднимается к себе и запирает дверь.

*
Беллатрикс сидит перед зеркалом и убирает волосы на ночь. Она уже доплела и подколола одну косу, и приступила ко второй, когда в дверь постучали – сначала тихо и нерешительно, потом громче и настойчивей.
– Не заперто, – кричит Белла, не отрываясь от своего занятия. – Мама, ты?
Но на пороге вместо матери обнаруживается Нарцисса в шелковом халатике, накинутом поверх ночной рубашки.
– Цисси? – удивляется Белла. – Ты еще не спишь?
Сестра качает головой.
– Я... хотела с тобой поговорить, – выдыхает она, глядя в сторону.
– Ну конечно, – выговаривает Белла, заплетая еще несколько витков косы, – я слушаю.
– Белл... – Нарцисса подходит ближе, пристраивается, как в детстве, на подлокотнике кресла, – слушай, а как было у вас с Родольфусом... ну, я имею в виду, после свадьбы?
– Оооо! – Белла потягивается. – Очень неплохо, знаешь ли. Родольфус превосходный любовник, и он не против интересных экспериментов. Другое дело, что есть вещи, которые доставляют мне больше удовольствия, чем мужчины...
– А женщины? – Нарцисса поднимает голову.
– В каком смысле? – Белла смотрит на сестру с легким удивлением.
– Ну... ты когда-нибудь спала с женщинами? – произносит Нарцисса, краснея.
– Нет, – Белла поводит плечами и зажимает в зубах несколько шпилек.
– А хотела бы? – Нарцисса краснеет еще сильнее. Белла закалывает пару витков косы и только тогда отвечает:
– Это было бы любопытно. Конечно, при условии, что женщина достаточно красива. А почему ты спрашиваешь?
Нарцисса зажмуривается и говорит очень тихо, чуть слышно:
– Скажи, Белл, а я – достаточно красивая?
Беллатрикс негромко смеется:
– Ты самая красивая женщина на свете... после меня, разумеется. И все-таки, Цисси?
Нарцисса продолжает, не открывая глаз:
– Помнишь, Белл, ты говорила, что совершеннолетие – это когда ты понимаешь, что тебе можно все, что ты захочешь?
– Конечно, – Белла кивает, не задумываясь о том, что сестра не может сейчас ее видеть.
– Белл, – младшая сестра открывает глаза и внимательно разглядывает старшую, как будто увидела ее в первый раз. – Я хочу тебя. Здесь и сейчас. Я могу это получить?
Пару секунд Белла смотрит на сестру совершенно ошеломленная, даже роняет на пол несколько шпилек.
– С ума сойти, – наконец произносит она, – какая у меня, оказывается, отчаянная сестренка. А я-то думала, что ты единственная совершенно нормальная в нашей безумной семейке.
Нарцисса из пунцово-алой постепенно становится серовато-бледной.
– Но знаешь, – Белла лукаво улыбается, – я довольна, что ошиблась. Да, это будет очень интересный опыт. Я ведь буду у тебя первой, да, Цисси?
Нарцисса медленно кивает. Внезапное согласие сестры ошеломило ее даже больше собственной дерзости.
– Ну... если не считать тех поцелуев с Малфоем... – выговаривает она полушепотом.
– Тогда я постараюсь быть осторожней, чем с Родольфусом, – Белла окончательно расцветает. – Но нам не должны помешать, верно?
Два быстрых движения палочки. Сестра освоила невербальную магию, кажется, еще на шестом курсе, и Нарциссе остается только догадываться, какие заклинания та сейчас применила. Белла все с той же улыбкой комментирует:
– Ну вот, теперь, во-первых, дверь заперта, а, во-вторых, нас никто не услышит.
– Но... – шепчет Нарцисса, снова краснея.
– Знаешь ли, я имею привычку не сдерживаться в процессе, – усмехается Белла. – И тебе не советую. Это портит все удовольствие.
Она кладет на столик остатки шпилек и поднимается с кресла. Вторая коса так и остается недозаколотой.
Белла заходит за спину все еще сидящей на подлокотнике сестре и удивительно осторожно кладет пальцы ей на виски. Перебирает волосы, проводит пальцем вдоль скулы до подбородка, потом еще, потом касается шеи...
Когда Нарцисса запрокидывает голову, подставляя горло тонким пальцам, Белла резко наклоняется и целует ее в губы.
Несмотря на обещание быть осторожной, сестра гораздо грубее Малфоя. Она целуется так, как будто хочет выпить всю Нарциссу до дна, без остатка. Сначала Нарцисса просто позволяет Белле себя целовать, потом вспоминает ее слова и отвечает на поцелуи – сначала нерешительно, потом все увереннее.
Наконец Белла с тихим стоном отрывается от губ сестры.
– Теперь понимаю, какого удовольствия мы лишили Малфоя, – произносит она со смехом. – Цисси, ты просто потрясающе целуешься.
Пальцы снова скользят по шее, касаются лица, бровей, прикрытых век, губ. Нарцисса не удерживается и касается языком кончика пальца.
– Оооо! – смеется Белла. – Цисси, не может быть, чтобы ты так мне врала! Теперь мне просто придется довести дело до конца и проверить, девушка ли ты!
Нарцисса вздрагивает всем телом, не понимая, хочет она плотнее прижаться к сестре, или же оттолкнуть ее и выскочить из комнаты, пока не поздно.
– Прекрасное начало, – шепчет Белла, обнимая ее за плечи. – Цисси, не смей меня разочаровывать. Я продолжу, даже если небо рухнет на нас.
Ее руки касаются ключиц, скользят ниже – пока еще по двум слоям шелка, рубашки и халата, быстро расстегивают пуговички. Нарцисса дрожащими руками помогает сестре. Впрочем, расстегнув халатик, Белла не спешит сорвать его с сестры. Она продолжает гладить плечи, грудь, живот Нарциссы через рубашку. Прикосновение холодного шелка еще сильнее будоражит младшую сестру, она дрожит уже вся, не переставая, когда старшая снова впивается в ее губы и одновременно резко сжимает ей грудь. Нарцисса хочет застонать, но не может – ее уже целуют, кусают за губы, руки забираются под рубашку, и тискают грудь все крепче. Нарцисса почти пугается, понимая, какие сильные у Беллы руки, понимая, что сестра может сделать с ней все, что захочет, даже не прибегая к помощи палочки.
Хотя обходиться без палочки Белле, кажется, не проще, чем без рук. Нарцисса еще понимает, что на ней уже нет халатика, что рубашка приспущена с плеча, но что на ее груди лежит только одна ладонь, а вторая куда-то делась, она понимает, только когда звучит заклинание, треск взрезанной ткани, и по груди течет что-то теплое. Она открывает глаза и видит, что ее грудь обнажена и залита кровью.
– Белла... – выговаривает она, часто дыша, – что это?
– Прости, не рассчитала, – сестра опускает палочку. – Вообще-то мне просто было не слишком удобно в такой позе снимать с тебя рубашку...
Она скользит вперед и вниз, в мгновение оказывается на коленях перед сестрой и касается губами ее груди.
– Потрясающе, Цисси, – шепчет она. – У тебя совершенно потрясающая грудь. Можно с ума сойти.
Белла касается сестры языком, слизывая кровь.
– И на вкус тоже... – улыбается она, запрокидывая голову. – Я буду хотеть попробовать сделать с тобой что-нибудь... менее плюшевое.
– Как скажешь, Белл, – Нарцисса возвращает сестре улыбку. Она чувствует себя совершенно пьяной, – делай со мной все, что захочешь.
– Нет, – резко, сквозь зубы, выдыхает старшая. – Поверь мне, для первого раза такие развлечения не подходят. Сначала должен прийти настоящий аппетит... – и она внезапно проводит ногтями по царапине на груди Нарциссы. Та вскрикивает – больше от неожиданности, чем от боли.
– Дальше? – усмехается Белла. – Тогда тебе лучше встать. Ты выбрала не самое удобное положение.
Нарцисса поднимается на совершенно ватных ногах, опирается на край зеркала. Белла делает еще один жест палочкой и Нарцисса понимает, что рубашка на ней распорота сверху донизу. Белла подходит ближе, снова кладет ладони ей на грудь, проводит рукой вниз. Нарцисса чувствует, как пальцы сестры касаются ее бедер.
– Я почти завидую твоему мужу, – выговаривает Белла. – Завидую, что ты ему достанешься...
Нарцисса молча протягивает руки и выбирает шпильки из волос сестры. Девушек окутывает черный водопад.
– Я их почти два часа укладывала! – шипит Белла в притворной ярости. – Ты за это ответишь, Цисси!
Она почти до боли сжимает плечи Нарциссы и толкает ее сначала к кровати, потом и на кровать.
Дальше Нарцисса теряет счет времени. Мир рассыпается тысячей осколков. В одном из них – полные губы Беллы, их горьковатый, ни на что не похожий запах. В другом – смуглые пальцы все сильнее стискивают молочно-белую грудь, кто-то стонет, не понять, кто, кто-то один, или обе? В третьем – пальцы скользят вдоль бедер, колен, щиколоток, и обратно, к коленям и бедрам, ладонь упирается в живот, локоть пытается раздвинуть машинально сжатые колени – и раздвигает их резким движением. Нарцисса все так же машинально пытается закрыться хотя бы рукой, но жаркий голос над головой почти по-змеиному свистит "не смей мне сопротивляться!", и ее руки оказываются где-то над головой, крепко прижатые к постели, а между раздвинутыми ногами скользит ладонь, касается самого сокровенного... несколько раз Белла доводит ее до стонов и криков, и обрывает ласки, заставляя целовать себя, а потом продолжает все с большим усердием, и, наконец, смуглые пальцы вторгаются внутрь, вызывая одновременно чудовищную боль и невыносимое, незнакомое до того наслаждение. Нарцисса кричит, почти срывая горло, кусает губы до привкуса крови, цепляется за что-то, умоляет Беллу одновременно и прекратить, и не останавливаться, слышит даже не смех – отзвуки смеха сестры...
А потом все обрывается. Действительно все.
Нарцисса чувствует себя невесомой, стеклянной, прозрачной. Боль стихает, превращается в какие-то далекие отголоски. Цвета настолько ярки, что она вынуждена зажмуриться. Собственное тело кажется одновременно чужим, отдельным – и предельно заполненным. Счастливая и измученная, она откидывается на постель. Рядом опускается тяжело дышащая Белла.
– Великий Салазар, – выдыхает она со стоном. Ее обнаженная грудь вздымается, волосы растрепались и спутались. – Цисси, ты первая, с кем я получила удовольствие, даже не заставив его по-настоящему кричать...
Нарциссе хочется спросить, что же в понимании Беллы "по-настоящему", но она почему-то молчит.
– Ты потрясающая, сестренка, – шепчет Белла, касаясь пальцем губ Нарциссы. – Моя отчаянная сестренка. Ты настоящая Блэк. Ты берешь, что хочешь...
– Я скоро буду Малфой, – качает головой Нарцисса.
– Только если ты сама захочешь, – усмехается Белла. – Ты же теперь совершеннолетняя взрослая женщина, Цисси. А совершеннолетние...
– ... это те, которые знают, что им можно все? – Нарцисса возвращает сестре усмешку. – Все, что они захотят?
– Совершенно верно, сестренка, – с предельно серьезным лицом кивает Белла. – Совершенно верно.

@темы: ГП, ФБ, Творчество

---

Дорогие любители Громыко, я знаю, что вы тут есть.
Скажите мне вот какую вещь: саврянский язык в "Годе крысы" - это калька с какого-то реального языка? Или удачная стилизация?

@темы: Вопросы, Книги

---

Я не знаю, зачем мне четвертый скетчбук, но этот я хочу!

23.03.2014 в 19:47

Пишет  Aldarie:

Внимание - конфета!
Ну вот и пришел тот день, в который я впервые разыгрываю конфету-лотерею. ^^
На кону у нас скетчбук формата чуть меньше а5, в нем 54 белоснежных листа плотностью 160 г/м^2.
Рисовать в нем лучше карандашом, ручками, тушью - бумага гладкая и, несмотря на плотность, от маркеров она промокает

Вот такой он у меня получился:

Открыть и посмотреть разворот

-Немного о кривых ручках

Сразу хочу сказать: я пока еще новичок, и не все у меня получается аккуратно. В скетчбуке есть недостатки. Самый значительный из них - это то, что клей не схватил корешок, и 6 разворотов выглядят не очень красиво:

Самый страшный недостаток

На фотке самый страшный разворот при вспышке. Остальные 5 - меньше и не такие страшные.
Есть еще мелкие ошибки - где-то вылез клей, например, но это не так заметно, тем не менее, как говорится, предупрежден - значит вооружен. Я еще только учусь, дальше буду делать лучше и аккуратнее. )

Последний день розыгрыша будет 23 апреля, 21:00 по Москве, т. е. ровно через 1 месяц.
Условия обычные:
1. Делаем перепост записи у себя.
2. Оставляем комментарий с порядковым номером и ссылкой на перепост - запись должна быть открыта для меня.
3. Ждем дня X. =) С помощью генератора случайных чисел я определю победителя.
Для участия быть моим ПЧ не обязательно.
Если участников будет много, я добавлю поощрительные призы для 2-ого и 3-го места.

PS. На будущее для победителей. =) Конфету я могу переслать по почте или передать лично в руки, если вы из Москвы.

@темы: Кросспост

---

И все еще продолжаю.

Держитесь, люди, у меня осталось всего три текста с ФБ. Правда, один из них - мидик почти на 13 килослов.
В сегодняшнем выпуске текст, который я переписывал, кажется, три раза, и все равно вышло что-то странное.
Спасибо бете в лице  TokaOka, но текстом я все еще доволен очень условно.

Потому что я люблю.

Еще не семейные отношения Лестрейнджей, включая ту-самую-угрозу про разрыв помолвки.

В гостиной царит полумрак. Зеленые лампы погашены. Камин почти прогорел. Иногда в нем вспыхивает одинокий язык пламени, по стенам расплескиваются причудливые тени, но через пару мгновений все гаснет, и комната снова погружается в темноту.
Впрочем, обитателям гостиной такое скудное освещение привычно и ничуть не мешает.
Высокая черноволосая девушка угрожающе нависает над парнем, небрежно развалившимся в кресле. Тени за ее спиной пляшут клубком рассерженных кобр.
– Повтори, что ты сказал, – шипит она. Ее лицо и голос совершенно спокойны, губы даже слегка улыбаются, но глаза почернели от ярости. – Повтори, сопляк... если не боишься, конечно.
– А чего мне бояться? – усмехается тот. – Я сказал, что твоя сестрица целовалась с маггловским выродком. И что если в скором времени у нее вырастет пузико...
Девушка резким движением выхватывает палочку, направляет в лицо говорящему. Второй юноша, похожий на первого, но постарше, с заметными темными усиками, ловит ее за плечо:
– Белла, не надо!
Та выворачивается даже не с кошачьей – со змеиной ловкостью.
– Ты меня не остановишь, Родольфус, – цедит она сквозь зубы. – Я никому не позволю вытирать свой грязный язык...
– Он мой брат, – Родольфус снова ловит ее, на этот раз за запястья. Белла снова вырывается.
– А она – моя сестра, – почти кричит Белла. – Ты хоть понимаешь, что сказал твой обожаемый братец? Это оскорбление всего нашего дома! Вон и Цисси со мной согласится. Верно, Цисси?
Девочка лет четырнадцати, устроившаяся в дальнем кресле, почти неразличимая в полумраке, чуть заметно кивает. Отблески пламени вспыхивают было на ее светлых волосах, но девочка снова замирает, неподвижная, как статуэтка, и пляска теней вокруг ее головы останавливается, не успев толком начаться.
– Я могу разобраться с ним сам, – предпринимает еще одну попытку старший из братьев. Белла смотрит на него уже с откровенным бешенством:
– Если ты намерен и дальше мешать мне подобным образом, нам лучше разорвать помолвку.
Родольфус кривит губы и какое-то время медлит, но потом все же делает шаг в сторону.
– Как скажешь, Белла, – говорит он негромко. – Только, пожалуйста, не забудь, что мне все еще дорога жизнь моего брата.
Но девушка уже не смотрит на старшего из братьев – только на младшего, и в ее взгляде бешенство мешается с предвкушением удовольствия. Она поднимает палочку и делает короткий, почти небрежный жест. Светловолосая девочка зажмуривается и зажимает уши ладонями. Младший Лестрейндж сжимается в дрожащий клубок, вцепляется в подлокотники кресла, бледнеет и кусает губы, изо всех сил стараясь не закричать.
Первым не выдерживает Родольфус.
– Белла, хватит! – он хватает ее за руку. – Достаточно, прошу тебя! Остановись, ты же его просто убьешь!
Та встряхивает своей роскошной гривой и опускает палочку. Юноша в кресле тихо всхлипывает и утыкается лицом в колени.
– Пожалуйста, – глаза девушки понемногу светлеют. – Но запомни, Родольфус Лестрейндж, запомните вы оба: еще хоть слово о моей сестре, и я выверну твоего братца наизнанку. И скажу, что так и было.
– Но что ты будешь делать, – Родольфус перехватывает Беллу за вторую руку, смотрит ей в лицо, – если то, что он говорит, правда? Что ты будешь делать, Белла?
– Разберусь с Андромедой, – кривит губы она. – Сама. Запомни еще одну вещь. Никому не дозволено лезть в семейные дела Блэков.
Родольфус молча кивает и отпускает руки Беллы. Она подходит к камину, прижимается лицом к холодному камню. Юноша в кресле все еще дрожит, но она не обращает на него ни малейшего внимания. Старший Лестрейндж бросается к младшему, опускается на колени перед креслом, тормошит брата, что-то тихо говорит. Младший не отзывается.
Светловолосая Нарцисса наконец открывает глаза, пару мгновений глядит на братьев, а потом поднимается со своего места, подходит к камину и трогает сестру за плечо.
– Белла... – выговаривает она чуть слышно.
Та не отзывается.
– Белла, – повторяет девочка настойчивей.
– Да, Цисси? – Белла оборачивается.
– Я прошу тебя... – неуверенно начинает Нарцисса.
– Нет, – отвечает Белла, даже не дослушав.
– Ты даже не знаешь...
– И не хочу, – произносит она совершенно ледяным тоном.
– Пожалуйста, не трогай ее, – шепчет Нарцисса, даже не замечая, что ее кулаки крепко сжаты и ногти оставляют на ладонях красные следы. – Она же твоя родная сестра...
– Именно поэтому, – лицо Беллы каменеет.
– Если ты ее любишь... – выдыхает свой последний довод Нарцисса.
Ее сестра усмехается.
– Именно потому, Цисси. Именно потому, что я ее люблю.

@темы: ГП, ФБ, Творчество

---

Ночное, сумбурное.

С легкой руки некоторых симуранов *Айвен* сформулировал, про что я пишу-рассказываю-мастерю и так далее.
Попутно понял наконец, чем меня так зацепил ГП.
Очень коротко оно звучит как: "У тебя может не быть завтра, но всегда останется то, что ты делаешь сегодня" и "Бояться (смерти) - необязательно".
Не коротко тоже как-нибудь распишу. Если я все-таки делаю "Рождество" - это явно будет критично для понимания концепта.

@темы: ролёвка, Авторское, Мысли вслух

---

И все еще продолжаю с фанфиками с ФБ. Держитесь, их осталось не так уж много.
На этот раз - Регулус, в некотором роде - ответ на фанфик rose_rose «Тот, кто не предаст».
Вообще Регулус у меня, кажется, внезапно главный персонаж этой ФБ - два текста непосредственно про него, причем один - большое АУ; и еще эпизодически в двух текстах. За что спасибо, на самом деле, доброй Вейзе, благодаря которой этот хороший мальчик завелся у меня в голове.
Ну, а это текст, с которого начались мои многорегулусов на нынешней ФБ и выросла идея АУшного мидика.

Я тебе не пишу.

Вместо эпиграфа:
Я искал того, кто верит, а нашел того, кто не соврет,
Я бы шел любым путем вперед — он оказался настоящим...

© Леона

Много Регулуса, эмоций, мнения одних Блэков про других Блэков и Барти Крауч за кадром.

Уважаемый Бартемиус Крауч-младший! (зачеркнуто)
Дорогой Барти! (зачеркнуто)
В общем, здравствуй... (зачеркнуто)

До свидания, Барти.
Вот, теперь верно.
Ты вряд ли поймешь, что и зачем я делаю, тем более ни за что меня не одобришь, и скорее всего постараешься помешать (и это еще одна причина никакого письма тебе не отправлять и даже не писать).
Но ты, по крайней мере, должен понять, почему я начинаю письмо именно так.
До свидания, Барти.
Никому из ваших... Мерлин, из наших!... В общем, никому из нас я написать бы не смог. Кузина бы меня просто убила. В самом прямом, неметафорическом, смысле слова. И, зная характер и пристрастия кузины — просто убила бы она меня только потому, что я ей родственник, с посторонними она разбирается медленно и с удовольствием. Такая вот своеобразная семейная солидарность.
Ты, собственно, прекрасно помнишь, как люди нашего круга не выносят сор за порог. Вежливо улыбаются людям, про себя сожалея, что не могут сделать в их адрес ничего из того, что хочется... да мы сто раз говорили с тобой об этом! Помнишь, когда курили на «нашем» дереве? Когда ты удивлялся моей привычке к маггловским сигаретам?
Знаешь,будь я немного меньше Блэк, я бы, пожалуй, считал тебя своим другом. Я бы даже сказал, что доверяю тебе. Но Блэки доверяют друг другу — иногда, и другим — никогда. Пожалуй, именно за это мать так зла на Сириуса — он посмел вынести свое доверие за пределы семьи. Я в этом смысле гораздо более традиционен.
Поэтому я пишу тебе, а не Сириусу или матери.
Поэтому когда я допишу письмо, оно отправится в огонь. Я никому не позволю увидеть мою откровенность. Разве что Лорду, потому что от него не скроешь. Но очень надеюсь, что до него моя откровенность дойдет, как долетает до земли свет уже погасших звезд. Я имею в виду, после моей смерти. То, что я скоро умру — одна из немногих вещей, не вызывающих сомнений. Вне зависимости при том от того, удастся ли мне задуманное.
Помнишь, на седьмом курсе мы сошлись во мнении, что все лгут и предают всех, вопрос только в том, тайно или явно?
Я ошибался, Барти. Даже там, где они существуют оба, ложь и предательство — зачастую взаимоисключающие понятия. Посмотри на моего брата и среднюю кузину. Они несомненные предатели рода — именно потому, что отказались лгать. Посмотри на мою младшую кузину — она будет врать и извиваться, как жареная гадюка, но никогда не предаст тех, кого возвела в ранг близких. Посмотри, наконец, на мою старшую кузину — она редкостная, прости меня Мерлин, сука, но ни на вранье, ни на предательство просто не способна...
Прости, я несколько запутался. Часто думаю о них в последнее время, обо всех. Не получается не думать.
Поговорить бы сейчас с Сириусом.
Ну вот, вырвалось. Не обращай внимания.
Впрочем, я все равно письмо не отправлю.
Слушай, Барти. Я давно уже, курса с пятого, хочу задать тебе один вопрос.
Ты кого-нибудь любишь?
Нет, я не имею в виду девчонок. Я имею в виду — так, что это стоило бы твоей жизни.
Впрочем, ты скажешь, что любовь — вранье. Способ присвоения людей. Ты, в общем, даже прав. По крайней мере, в отношении своей семейки и большей части моей. Помнишь, как мы жаловались друг другу на то, что твоя мать топит дом в слезах, а моя способна визгом расколотить пару стекол?
Впрочем, она никогда на меня не визжала. Только на Сириуса.
Понимаешь, Барти. Она — его — любила.
Не меня. Меня она ценила, уважала, считала должным и правильным... что угодно, но не любила. На меня она переключилась, когда Си не оправдал ее надежд. Но и тогда она меня не любила. Просто ставила в пример.
Она к нему чувствовала. Основатели знают, где что было в том кубле, которое заменяло ей чувства, но к нему она несомненно что-то чувствовала.
Ко мне она относилась никак.
Кажется, я понял, почему пишу именно тебе. Ты единственный, узнав, что я задумал, не скажешь, что я это делаю, чтобы побольнее уколоть свое семейство. А если бы и уколоть, скажешь ты, то твое семейство этого заслужило не меньше, чем мое. Лживые твари Блэки, скажешь ты. На словах поддерживают Лорда, скажешь ты, а на деле ждут, когда упивающиеся и грязнокровки перебьют друг друга, чтобы расположиться с комфортом на трупах и развалинах.
Но ты не такой, Рег, скажешь ты. Ты-то с нами.
Прости, Барти.
Я больше не с вами.
Наверное, хорошо, что я в любом случае умру. Тошно быть ни на чьей стороне, но подходящей для себя я не вижу. Сириус плюнет мне в лицо, наши... ну, ты знаешь, что наши делают с предателями и лживыми тварями.
Такими, как я.
Знаешь, Барти, лживые твари Блэки... нет, не так. Иногда мне кажется, что наша семейка должна была выбрать своим факультетом Гриффиндор. Мы чудовищно честны для чистокровных, Барти. Нет, не честны — искренни. Мы ничерта не умеем врать. Мы говорим и делаем то, что считаем правильным.
Знаешь, я пришел к Лорду, чтобы у меня в жизни был кто-то, кто не солжет, и с кем можно быть честным. Парадоксально, но так.
А потом мир перевернулся. Я понял, что никто, по крайней мере, никто из Блэков, в общем-то, не врет. Просто правда бывает разной.
И в моей правде нет места миру, в котором наш Лорд победил.
Потому что в этом мире не будет слишком многих, кого я люблю, и слишком многого, что мне дорого. Например, этой самой тошнотворной искренности.
Прости меня, Барти.
Не знаю, за что. Наверное, за то, что тебе не досталось ни от кого ни капли такой искренности. За то, что даже я ее тебе не дал и не даю сейчас, хотя мог бы. За то, что я предаю тебя.
Прости.
Я не хочу, но так — правильно.
И знаешь что?
Не ищи меня. И не выясняй, что со мной случилось.

До свидания (зачеркнуто) прощай (зачеркнуто) до встречи, Барти.
С уважением, твой Регулус Арктур (зачеркнуто)
С любовью, Рег (зачекнуто)
С уважением, Р.А.Б. (зачеркнуто)
Твой неслучившийся друг, Регулус Блэк.

@темы: ГП, ФБ, Творчество

---

Рабочее утро, однако.
Полчаса возни с рыдающим и страдающим объектом под девизом "Вот когда ты мне их всех назовешь, тогда я тебя и отпущу, а пока молчишь - ну извини, так и будешь сидеть".
Непрекращающееся ощущение, что по-прежнему кем-то я не тем работаю.

Если что.

Это мы с ребенком пальчиковую гимнастику делаем и учимся выговаривать, как разные члены семьи называются.

@темы: Лытдыбр, Работа